Осень всю молодёжь заставляла мчаться в лес, где и ягод было вдоволь, и грибов достаточно. Но лучшей едой в военное время была картошка. Её садили у дорог на несколько километров вокруг города. Эти участки не были огорожены, хозяева их были безымянными, но воровать, как помнит история, мало кто отваживался. Осенью хозяева тащили богатый урожай на спинах, грузили на массивные тележки. Кто-то ухитрялся нанять лошадь, и уж совсем редко погружалось приличное количество мешков на полуторки и "ЗИСы".
С картошки да жмыха военное поколение было приземистым, но выносливым. Такой же выносливой была и сама картошка. Её садили не в виде клубней, и даже не в урезанном виде. Садили тонюсенькие очиски, тайно помолясь на малюсенькие иконы. Ждали божьего дарения к осени. И то ли часто поминали всевышнего в годы войны как в тылу, так и на передовой в кромешном аду, картошка давала урожай добрый.
* * *
Прасковья верила в бога не по писанию, а всей душой. Часто она давала деньги на свечку идущим в единственную церковь и просила помянуть раба божьего Фёдора. Правда, и после получения извещения о без вести пропавшем муже ей долго казалось, что она кощунствует, поминая мужа, возможно, живого. Наверно, поэтому сама она в церковь не ходила, считая, что грех её не будет так велик, когда помянет её Фёдора незнакомая мужу тётка.
Да и церковь была в городе всего одна, находилась далеко от Колтомы. Остальные были либо превращены в склады либо срезаны вровень с землёй. Только ещё старожилы какое-то время к этим святым пустотам ходили и, оглянувшись по сторонам, спешно осеняли себя крестным знамением.
Тяжко вздохнув, спешили покинуть осквернённое место. Лекторы старались изощрённой фразеологией увести общество в мир материальный, обещая благоденствие для каждого, кто будет трудиться, не покладая рук, не требуя взамен того, что может снова привести к неравенству в обществе.
О боге говорилось мало и говорилось, как о древней сказке, которую и детям ни к чему знать.
Положительного в СССР было, конечно, много. Читали книги все повально, ходили в кино толпой, танцевали, прижавшись разгорячёнными телами друг к другу очень доверительно, пили, пели и дрались. Не до смерти, а так, от избытка чувств. Улицы переполнялись по вечерам звуками гармоник, аккордеонов. Пьяные голоса перекрикивали поющих. А утром мрачные рожи, серые с похмелья, ползли к заводам под жуткие гудки, по которым и определялось время. Наручные часы были величайшей редкостью. Часто с ними с фронта приходили калеки, напивались по случаю встречи с родными, падали где-нибудь у забора. Ворюги без хлопот освобождали их от ежедневной заботы заводить это чудо техники.