Дома ждали вечно злой Петя и едва дышащий Коля, которого старший сын старательно сбывал со света, подобно кукушонку. Соверщенно невероятное упорство проявлял этот копия-отец.
Обычно открывалась створка в окне. Крепыш затаскивал заморыша на подоконник и ждал, когда тот посинеет. Прасковья пустила в дом молоденькую квартирантку, которая работала в заводе дотемна. Петя пользовался днём полной свободой и повторял эту процедуру регулярно.
Летом такая процедура заканчивалась благополучно, но в октябрьские заморозки "бледная поганка" синел основательно. О зиме говорить уже не приходилось. Зимой сорок третьего Прасковья еле доползла до дома и чуть не упала в обморок. Её "малявонька" во весь тощий рост красовался на подоконнике без видимого стекла перед ним, а Петя тщательно поливал его ноги из ковщика. Вбежав в дом, Прасковья схватила ледяное тело младшего сына, затолкала под несколько лоскутных одеял, и заткнула окно подушкой.
Из последних сил затопила печь и помчалась за соседом-стекольщиком. Кончилось тем, что Коля отогрелся под одеялами, выполз из-под них и уселся по-турецки.
А вот Петя заболел именно от переохлаждения. Заболел серьёзно не то от огорчения, что "бледную поганку" ничто не берёт, не то судьбой это было предначертано. Болезнь продолжалась две недели.
Петя лежал в коме, не ел, не пил, не открывал глаза, и только розовый цвет лица подтверждал, что в его теле ещё не прекратилось пульсирование крови. Прасковья бегала по врачам. Некоторые разводили руками, предлагали заказывать гробик. Другие удивлялись, что дитя не гниёт, шёпотом сообщали о чудодейственном немецком лекарстве, но предупреждали об опасности его поисков.
Лишь тот самый молодой акушер, который три года назад завязывал пупок на животе Коли, повернул Петю на правый бок, приподнял головку, и Петя проснулся.
Проснулся, но уже не Петя. То ли мозг его не выдержал это испытание, то ли душа другая впорхнула в его тело более глупая, но успехов ни в чём у Пети не стало проявляться. Более того, он стал смотреть на мать, как на незнакомую женщину, и стал добиваться любви совсем не детской. С шести лет такое влечение пахло патологией. Но, повторю, душа Пети слишком долго отсутствовала в теле, и могло такое статься, что душа погибшего воина на фронтах Отечественной войны могла по ошибке занять освободившееся место.
Прасковья злилась на такое обстоятельство, но отсутствие мужиков в городе, достойных её внимания, сводило с ума не одну её. Хотя в "Совдепии" на все нестандартные ситуации глаза старательно закрывались, и печать захлёбывалась славословиями, подростки в воюющей стране чаще всех разряжали напряги в женском обществе. Но не с шести же лет!