В первых числах июля Марию Тимофеевну приняли в члены партии, и сразу же взяли на работу в райком.
— Встретил и перевел через порог райкомовского дома, ввел в курс дела Антон Николаевич Колбасов. Высокий такой, стройный, из сказочных былин богатырь. Добрый, спокойными, люди его уважали. Познакомил сколько мог с работой и — на фронт добровольцем. Погиб. Еще раньше ушли второй секретарь, заведующие военным отделом, парткабинетом и партучетом, женщина была одна — Ольга Лупарь. Тоже выпросилась на фронт. Осенью ушел первый секретарь. Появились новые люди, неопытные. Очень тяжело было. Не всегда справлялись.
В августе начали прибывать эвакуированные. Сообщили заранее: приедут триста человек из Молдавии. Комиссия наметила, в каких селах их разместить, подводы на станцию вызвали. Хорошо распланировали на бумаге, а в жизни по-другому вышло. Люди не захотели ехать в глубинку. Настаивали: везите в райцентр.
Расположились на улице, на большой площади перед клубом. Кого только среди них не было — профессора, писатели, инженеры. Им подыскивали жилье, работу.
— Голова кругом идет. Какую у нас найдешь работу для профессора или инженера? Потом некоторые уехали. Но и осталось много, жили до самого освобождения своих родных мест, работали бухгалтерами, в больнице, в школах. До войны у нас было 14 тыс. населения, в войну в полтора раза увеличилось. В каждый дом — а у нас многие живут в мазанках, в землянках — по две-три семьи вселили.
Некоторые приехали полураздетые. А у иных были большие деньги. Они скупали продукты, не считаясь ни с чем. Цены выросли, ни к чему не подступишься. Утка стоила 400 рублей. Это было в сорок первом. Я уж не говорю про сорок третий — сорок четвертый годы.
Начали строго учитывать хлеб и все продукты. Как и во всей стране, в районе ввели карточки. Вначале распределяли 62 тонны муки в месяц, потом — 50, а в сорок четвертом 19 тонн на 7,5 тыс. человек. Колхозникам ни муку, ни хлеб не продавали.
В марте сорок четвертого рабочим райпромкомбината выдавали в день по 400 граммов хлеба, служащим по 300, а детям — 150. Зимой сорок пятого норма вдвое снизилась. Это в райцентре.
А в деревне? Приедешь туда, ночуешь в нетопленом сельсовете или в колхозной конторе на столах, голодная — горько станет, обидно. Утром придешь в семью, а там детишки рахитные, животы большие, ножки-ручки тоненькие. Мать на работе, на молотьбе. Молотили-то и зимой. Осенью хлеб в скирды складывали, зимой на волах подгоняли комбайн, называется «на стационаре». И каждый день сводка, сколько намолочено, сколько сдано. Что говорить про хозяйства, в районе ни одного зернышка не оставляли и не оставляем. Люди не роптали, понимали: хлеб нужен фронту, он тоже особый вид оружия, нужен солдатушкам нашим, рабочим на заводах.