— Где Тюильри, а где Петербург? Что такое? Что вы поехали к нему от моего имени? Ваша беседа в Тюильри была пятьдесят лет назад. Теперь другое время, время финансовой аристократии. Мы, мы повелеваем, так как у нас миллионы. А после этой войны мы дадим еще сильнее почувствовать власть и могущество финансовой аристократии. Берите меня, берите меня! Передо мной все двери открыты. Все! Родовая аристократия вымирает, вытесняемая капиталом… Дорогу капиталу!..
— Однако вам хочется, чтобы ваша содержанка была королевой? Хочется самому сделаться папским графом?
— Почему вы это вспомнили? Ну, да, хотелось бы! Одно другому не мешает. Игрушки, багательки! Почему же нет? Но я надеюсь, что мы не будем об этом спорить до бесконечности… Мой дорогой адмирал, надо выяснить вопрос, как же быть с этим нищим королем? Поехать разве к нему? Что? Ведь, в сущности, корона с моей головы не упадет, надеюсь? Скажите, адмирал, там очень… грязно?
— Не очень. Если хотите, даже, скорее, чисто.
— В таком случае, собираетесь! Едем!
— Мисаил Григорьевич, а нельзя ли, чтобы меня миновала чаша сия?
— Ого, ваше высокопревосходительство, вы евангельским текстом заговорили! Нет, я без вас не поеду.
— Мисаил Григорьевич…
— А я хочу, и мое слово должно быть законом! Хочу! Я привык ездить с вами, привык обедать с вами, завтракать, ужинать, привык видеть вас у себя, в своей ложе.
Обрыдленко понял: прозрачный намек, будешь артачиться — все блага насмарку. Ничего не поделаешь.
— В таком случае я хоть предупрежу его по телефону.
— Зачем? Раз он еле волочит ноги, значат, всегда торчит дома. Что же спрашивать у него аудиенции?.. А самом деле, вы его держите за какую-то коронованную особу, а я его держу за большое дерьмо…
— Мисаил Григорьевич, вы забываете, что он действительно коронованная особа… В каких условиях очутившаяся — это уже другой вопрос. Но факт остается фактом. Из песни слова не выкинешь. Хуже будет, если мы разлетимся и он нас не примет.
— Не принять? Меня? Как же он смеет?
— Это право каждого. Поймите, не король нуждается в нас, а мы в нем. Не он искал нас, а мы его… Следовательно…
— Уговорил! Согласен! Вы имеете резон. Я привык считаться только со своими желаниями… Но черт с ним, в конце концов, звоняйте ему. Звоняйте… Где это я слышал, в каком фарсе?
Обрыдленко позвонил. Король не пошел, а через телефонного мальчика указал день и час, когда банкир вместе с адмиралом могут к нему пожаловать.
Лузиньян Кипрский давно потерял надежду, — в первые дни она была, хоть смутная, но все же была, — увидеть вновь свою Корделию.