– Друзья – это те, кому ты прощаешь все. Потому что друг не совершит того, что ты не сможешь простить, – тихо и твердо сказала я.
Максимилиан обернулся и посмотрел на меня странным, долгим взглядом.
– Знаешь, малыш… Насчет дружбы я, похоже, погорячился. – Он улыбнулся краешком губ, смягчая пафос слов. – Если, конечно, не считать того, что равейны – не совсем люди, а лучи звезды – больше, чем даже сестры, не то что друзья…
Я покраснела от сомнительного комплимента и, спасаясь от чувства неловкости, ляпнула первое, что пришло в голову:
– А что такое «шатт даккар»?
Честное слово, я не хотела!
– Э-э… Это я так сказал? – Он даже губу закусил от избытка эмоций. На безупречно белой коже отчетливо проступил легкий румянец. – Конечно, я, кто же еще… В общем, никогда так больше не говори. Не хочу прослыть растлителем малолетних.
– А что это?
– Ругательство, – туманно пояснил князь.
Удовлетворенно глядя в его виноватое лицо, я решила, что, пожалуй, прощаю ему все издевательства.
«Квиты?» – улыбнулась я одними глазами.
«Квиты!» – Насмешливый синий взгляд.
И вправду, чудесный день.
Честно говоря, я уже успела привыкнуть к нашему путешествию. Полюбила неспешную смену пейзажа, страшноватые чудеса, которыми изобиловал Срединный лес, странное ощущение свободы от всего на свете и даже валящую с ног усталость в конце дня. Грозный Северный князь, которым так любят пугать юных равейн и неопытных смотрителей, оказался на удивление приятным попутчиком. Он заботился обо мне, смешил, когда было грустно, а прознав, что я обожаю сказки (дурная привычка, подхваченная у Дэриэлла), взял за правило рассказывать перед сном диковинные истории о том, что было и не было. Правда, иногда князь спохватывался и вспоминал, что вообще-то он законченный мерзавец, садист и чудовище, и начинал изводить по пустякам – как сегодня утром, например, но это быстро проходило, и в моем распоряжении опять оказывался невероятно обаятельный тип. Неудивительно, что в дополнение к уже имеющимся скверным привычкам я приобрела еще несколько: искоса разглядывать тонкий профиль, любоваться бликами солнца в глянцевых черных прядях, украдкой вдыхать, засыпая, горьковато-свежий аромат. Любая деталь, связанная с ним, казалась мне изысканно-романтичной – от слегка хамоватой манеры звать меня «малыш» и «малявка» до привычки тихонько сопеть в затылок по ночам.
Иными словами, я влюбилась в своего похитителя так, как влюбляются в первый раз – по уши, слепо и слащаво. И осознание этого нисколько не исправляло ситуацию, а даже напротив – усугубляло.