Роман Игнатьевич поднялся с места и в раздумье направился к книжному шкафу. Дотронувшись до ручки дверцы, вернулся к письменному столу и выдвинул боковой ящик.
— Так к какому же складу людей вы себя причисляете? — спросил он меня, продолжая свои поиски.
— Обо мне говорить не стоит.
— Пока нужно о вас говорить.
— Моя песенка спета, хоть я и не успел на свете пожить по-людски.
— И как вы думаете пожить по-людски?
Я промолчал.
Подполковник Лаврентьев вынул из стола книжку в серой обложке, нашел нужную страницу и обратился ко мне:
— За свою жизнь вы достаточно врали, надо полагать. И многих оклеветали. А к чему, не пойму.
— Кого я оклеветал, гражданин подполковник?
— Ну хотя бы Льва Толстого.
— То есть как?
— Вы только что, ссылаясь на него, разделили людей на добрых и злых, оправдывая тем самым свою преступную жизнь…
— Вы не убедите меня, что это не так.
— Я и убеждать вас не собираюсь, поскольку это на самом деле не так. А дам вам полезный совет — читать не между строк, а по строчкам. Читать не для того, чтобы прочесть, а чтобы понять. Но все же помогу восстановить в памяти слова Льва Николаевича Толстого о «добрых и злых».
Роман Игнатьевич откашлялся и начал: «Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою».
Он без злобы пристально посмотрел мне в глаза и, не моргнув, спросил:
— А теперь скажите, пожалуйста, какие зачатки свойств людских остались у вас, тридцатилетнего мужчины, сына фронтовика?
Мне нечем было крыть. Но и молчать не хотелось:
— А вот закон говорит против того, чтобы достоинство заключенных оскорблять, — не совсем уверенно вильнул я в сторону.
— Это — так. Вам, строго соблюдающему на протяжении всей своей жизни советские законы, ваши права, как вижу, хорошо известны.
— Не подначивайте. Я, действительно, законы не соблюдал, но зато не один срок по дальним колониям скитался.
— И в этом случае советские гуманные акты не обошли вас. Вы освобождались то по амнистии, то по зачетам рабочих дней. Но, к сожалению, оказались неблагодарным человеком…
— Круто берете, гражданин начальник.
— Правильное замечание. Но ведь возьмут еще круче. Между мною и вами может что и сойдет, а вот в коллективе вас потрут как следует. Там не пожалеют.
— Пугаете?
— С чего вдруг? Вы и так запуганы, раз избегаете коллектива, боитесь труда.
— С комсомольцами не знался и знаться не буду, так что тут нет коллектива…
— Я понимаю. Вы членов секции общественного порядка имеете в виду. А где по вашему коллектив? Там где вы и ваши единомышленники? Нам многое известно. Я вам напомню: в первый день прибытия вы хотели себя показать прямо в общежитии. Но получили отпор. На следующий день нашли Бесфамильного. В тот же день приняли активное участие в воровской сходке и старались выдать себя за человека в «авторитете». Но щеголять долго охотничьим ножом вам не пришлось. Дальше, Вы не выполнили поручения начальника отряда, считая что это унизит ваше «я». Вы отказались от учебы, оскорбив пожилого человека… Как все это назвать? Давайте подумаем.