Незримый поединок (Акперов) - страница 3
— А если попробуете снова? — спросил я, отодвигая стакан.
— Не знаю. Отважусь ли… У людей, подобных мне, при каждом воспоминании прошлое горьким комом подкатывает к горлу. И писать не можешь, и с собой справиться не легко…
— О чем же вы пытались писать? — спросил Довлатов.
— Ну, о себе, конечно. И вообще о людях.
Довлатов вскинул лохматые брови:
— Понимаю. Вы мне тогда, давно сказали как-то в разговоре: «Я же не напоминаю вам о вашей чекистской профессии, вам нет дела и до моей воровской». Да, это было давно. Лет десять назад. Хорошо, что сейчас вы думаете иначе, Пашаев. Я от души рад вашему перерождению. Я отлично вас понимаю…
— Да, так было, — улыбка тронула губы Джумшуда. — В то время вы ходили в майорах.
Довлатов оживился и хлопнул Джумшуда по плечу.
— Верно, все верно, дружище. А знаете, Пашаев, вот я сейчас подумал: расскажите-ка нам о себе. А мы с Нергиз-ханум попросим товарища Сарвара записать ваш рассказ.
— Хорошая мысль, — поддержала Нергиз-ханум.
Я заметил, что широкая улыбка не смогла скрыть душевного волнения, отразившегося в эту минуту на лице Джумшуда. Он встал с места и стащил с багажной полки свой чемодан. Пальцы, которыми он держал небольшой ключик от висячего замка, вздрагивали.
— Раз так, — смущенно заговорил Джумшуд, — то доверие за доверие…
Он вынул из чемодана большую пачку тетрадей и положил ее на столик передо мной.
— Я приехал. Сейчас сходить нужно… А это… это вам, — он показал на свои тетради. — Посмотрите, если будет время.
Джумшуд, не глядя на наши удивленные лица, торопливо пожал нам руки, снял с вешалки пальто и вышел из купе.
— А адрес?! — крикнул я через дверь. — Тетради ведь ваши у меня.
— Я найду вас! — донесся голос Джумшуда. — Я знаю, где вас найти.
Взяв в руки пачку школьных тетрадей, я вслух пробел на синей обложке: «Незримый поединок».
…Вскоре я уже лежал на своей верхней полке. За окном сонно вздыхал паровоз. Это был единственный звук, который я улавливал, листая одну за другой тетради Джумшуда.
Тетрадь первая
Восемнадцать лет назад, четырнадцатилетним мальчишкой я покинул родную деревушку. Провожал меня дед. Шел он рядом — тяжело и молча. Он часто спотыкался и мне казалось, что его грубая, сучковатая палка только мешала ему. Старик шел, каа слепой, почти наощупь и плакал скупыми, мелкими слезами. Стараясь скрыть их от меня, он часто откашливался и сморкался.
Мне тоже было нелегко. Я то и дело оглядывался назад, туда где под ослепительными лучами солнца грелись на выступе горы домики моей деревни. Там прошло мое детство. Там, на крыльце нашего домика все еще стояла моя пятилетняя сестренка Атлас. Издали она казалась совсем маленькой и круглой, как мячик.