– Нет. Это стало для нас полной неожиданностью. Когда Шампель прочитал завещание, я, признаюсь, ушам своим не поверил. Попросил прочесть еще раз, а потом показать мне документ. Там все верно, и стоят подписи отца и двух свидетелей. Конечно, иногда мы упоминали ваше имя, только вот ни разу это не было… скажем так… всерьез.
– Приятно слышать, что вас забавляло мое наличие.
– Ах, виконт! – укоризненно воскликнула мадемуазель де Греар.
– Я шучу, сударыня. И что же?
– Я думаю, он не имел права составлять такое завещание. – Мишель нервно потеребил шейный платок, булавка отбросила злые бриллиантовые искры. – Отец любил нас! Он обожал Сабрину и всегда говорил, что я достойный его наследник. И вдруг такие условия, такое… пренебрежение нами.
«Он расстроен поступком отца, – подумал виконт, глядя на порозовевшие щеки господина де Греара – блондины легко краснеют. – Или зол на него. Или гневается. Или все вместе. Он действительно не знает, почему завещание было составлено подобным образом, или же это игра?»
На своем веку виконт повидал немало мошенников. Иногда ими оказывались личности с ангельской внешностью, личности простоватые и вызывающие доверие, личности, о которых никто никогда не подумал бы, будто они способны на обман или что-то еще похуже. Но брат и сестра де Греары походили на Гензеля и Гретель, блуждающих в лесу после того, как птицы склевали крошки, указывавшие путь к дому. Помнится, в той немецкой сказке имелся пряничный домик в чаще и злая ведьма, да и отец поступил не лучшим образом, заведя детей в лес. Мьель-де-Брюйер вполне годится на роль домика, а вот ведьма кто?
– Я не чувствую себя в состоянии вести подобные разговоры с дороги, – сказал виконт, – к тому же мадемуазель де Греар уже посвятила меня в эту историю, а с мэтром Шампелем побеседовать сегодня не удастся. В таком случае я направляюсь к себе отдыхать. Надеюсь, кровать достаточно мягкая.
Он поднялся и вышел, не дожидаясь, скажет ли кто-нибудь что-то; уходя, Сезар расслышал тихий вопрос Мишеля:
– Боже, Сабрина! Как ты терпела его столько времени?
– Это было непросто.
Виконт улыбнулся.
Комнату ему отвели прекрасную, может быть, и вправду самую лучшую. Окна выходили на море и сад, и располагалась она в восточном углу дома, так что обзор открывался замечательный. Кто-то – по всей видимости, Филипп – уже разобрал вещи виконта и распахнул окна, а потому в спальне стоял крепкий запах йода и хвои. Еще пахло старым деревом и совсем немного – пылью; тусклое зеркало на туалетном столике отражало комод с покрытыми лаком дверцами, по которым струились еле заметные трещинки; турецкий ковер с абстрактным узором вольготно раскинулся на полу, как большой утомленный пес. Сезар прошел по комнате, осматриваясь, а затем через узкую дверь шагнул на крышу террасы и остановился у перил. Ветер тут же взъерошил волосы, забрался в рукава. Появилось знакомое чувство, словно видишь сон и летишь; стоит оттолкнуться – и воспаришь с земли, вознесешься к крохотным белым облакам, наползающим из-за горизонта. Обычно Сезар не страдал подобными глупостями, однако сейчас он чувствовал себя одиноким в этом уголке земли. Все здесь принадлежало Богу – скалистые берега, пенное море; все двигалось и дышало под Его рукой. Когда виконт был в Крыму, то рядом находилась армия – огромный неповоротливый зверь, никогда не оставляющий тебя наедине с самим собой. А здесь… здесь, пожалуй, иначе дышится, и мир кажется иным.