Да, кстати, самое забавное было в том, что, как он утверждал, она беседовала с ним через окно тридцатого этажа небоскреба. Причем его это совершенно не поражало:
—Просто у нее такой рост был, что она смогла дотянуться до окошка, только и всего.
Не поражало, не поражало… Не поражало! Точно, нашел все-таки! Их всех не поражало то, что с ними происходило, потому что они воспринимали свои фантазии как нечто совершенно реальное. Но у меня же этого нет! Я-то отлично понимаю, что так быть не может. Что вижу не реальность, а нечто вроде наведенной галлюцинации или что-то в этом духе.
Очень интересно! Но на сегодня хватит. Надо будет обязательно съездить к какому-нибудь знакомому врачу-психиатру и рассказать ему о критичности моего восприятия. Тут явно есть какой-то луч надежды.
***
Прошло только два часа после того, как я отложил в сторону дневник со своими страхами и надеждами. Но какой ерундой кажутся мне теперь все эти недавние карлики: в конце концов, это неприятно, но не смертельно. Теперь же, когда против меня играют такие сильные противники, а я, к тому же, и представить-то их хорошенько не могу, подобный исход становится вполне вероятным. Именно поэтому я обязан вести свой дневник, во что бы то ни стало, вдруг он ещё сможет кому-нибудь пригодиться. Дай-то бог, чтобы только мне самому!
Предыдущие страницы дневника я закончил довольно оптимистично и потому, направляясь спать, даже не принял снотворное, к которому я стал прибегать все чаще последние два-три года - всё-таки в моем возрасте пора иметь свой дом и семью, а не хроническую бессонницу и не снимать угол, как недоучившемуся студенту. Надо еще отметить, что после взрыва телевизора свет в доме не погас, но настолько ослабел, что я был вынужден подниматься к себе в мезонин почти на ощупь.
Открыв дверь, я увидел картину, которую мне не забыть никогда. И это не смотря на то, что мне, хирургу, не раз приходилось видать смерть в ее самых разных обличьях. Но такое!.. Даже сейчас, когда все кончилось и все случившееся кажется детской шуткой по сравнению с тем, что еще может быть, даже сейчас я вынужден сжимать “паркер” как силомер, и все равно рука дрожит так, что я постеснялся бы показать свой почерк женщине-графологу.
…Прямо посреди комнаты, на раскрытой столешнице обеденного стола лежал… мой труп, над которым трудилась бригада скелетов в хирургических масках и шапочках. Свое лицо мне трудно описать, но не узнать себя невозможно. А то, что это был мой труп, мне стало ясно с первого взгляда. Если к этому прибавить еще и призрачный полусвет, в котором совершалось действие, можно извинить меня за то, что я на минуту потерял сознание. Глаза мои открылись как раз в тот момент, когда скелеты приступили к трепанации черепа. Борясь с дикой дурнотой, я до боли закусил губу, и, наверное, именно эта боль позволила мне уловить нереальность происходящего - не было слышно ни одного звука, даже ножовка, которой разрезался мой череп, работала совершенно бесшумно. Черт подери! Даже сейчас я написал: “мой череп”… Двойник был настолько похож на меня, что я до сих пор не могу вспоминать это без содрогания. Тогда же я сделал последнее, на что у меня еще оставались силы: лежа на полу, я согнул ногу и слегка пнул один из скелетов. Нога прошла сквозь его кости и ударилась о ножку стола, и эта новая боль вконец меня отрезвила…