составлял рекламное объявление? Кто и чем измерял, простите, намоленность именно истинными?.. И ведь ничего. Ничего! Торгуют! У них что, при каждой единице сертификат о намоленности, а также об источниках?
- Дорогой профессор, вы хотите сказать, что если все воруют, и нам можно? Какая-то уголовная у вас, простите, этика.
- Извините. Давайте решать наконец! - рассвирепел Кутузов. - Моя не моя, а видеть это невозможно.
- Невозможно, - отозвался мастер.
В разговоре не хватало вектора, Кутузов чувствовал. А, ну конечно, мастер так и не спросил, откуда она у меня вообще. Скажу - купил за полтинник на птичьем рынке, он в морду мне даст. И правильно. Кто поверит в рынок?
- Я купил эту Библию на птичьем рынке за полтинник, - спокойно сказал Кутузов.
Мастер усмехнулся:
- Я тоже так умею. Да ладно, что уж теперь.
- Вы думаете, я её и умыкнул из музея? - с лёгкой печалью спросил Кутузов.
- А я не знаю. Не видел и свечку не держал. Я реставратор. Хотите, всё сделаю, вам отдам, живите как можете. Только потом я вам не помощник.
- Хорошо, я оплачу лечение. Сколько?
- Три тысячи.
- Долларов?
- Евро. Или я зову милицию.
- По рукам.
- И по ногам, - недобро пошутил мастер. - В них, видите, правды нет…
На улице Кутузов пережил ярость и гнев, потом удушье, потом панику, горе и
сгорбленность, печаль, грусть и опять ярость. Евроденег у него не было и пока не
предвиделось. Некстати вспомнились подушки, обещанные жене. И ещё более некстати вспомнилась сама жена, которая, к её счастью, сейчас была далеко.
Возможно, в прадедах у Кутузова всё-таки были воины, ибо вдруг, прохваченный горькой страстью, он увидел себя со стороны и выпрямился; в позвоночнике упруго зазвенела музыка боя, как зоря, которую протрубили ему лично, и весь облик стареющего профессора стал иным.
Когда распахнулась дверца, он даже не удивился. Аня изумлённо разглядывала давешнюю развалину и не обнаруживала никаких признаков усталости материала.
- Едем? - осторожно спросила девушка.
- Едем. В кино. Что сегодня дают?
- В кино?! - Хорошо, что Аня была мужественная и современная. Другая на её месте могла бы и другие вопросы задать. - Поехали.
Вавила, утирай рыло, проваливай мимо! Один Бог безгрешен. Всякая неправда грех. Мужик лишь пиво заварил, а уж чёрт с ведром. Бог терпел, да и нам велел
Время юности мы все проводим по-разному, в соответствии с природным запасом терпения. Ни один самый честный литератор на свете не описал юность полно и правильно, поскольку это решительно немыслимое дело.
В юности все модернисты: напряжённый внутренний монолог, абсурдность бытия, непреодолимый разрыв между личной бытийностью и всеми тенденциями социальной