Оуэн показал ему вещицу — это была цепочка с крошечными крючками на обоих концах и крючочками, свисающими с нее.
— Сама по себе она легкая; ты вряд ли заметишь, если прикрепить ее к зажимам, но если повесить на крючки грузила, о, тогда ты обязательно обратишь на это внимание. — На столе рядом с Оуэном обнаружилась плоская коробочка, он протянул руку и вытащил из нее маленькую серебряную слезу. — Думаю, на сегодня хватит одной.
Стерлинг мог бы начать просить Оуэна не делать этого, если бы не кляп; вместо этого он сглотнул слюну — челюсть заныла — и умоляюще посмотрел на него. Хотя это не слишком помогло — не успел он оглянуться, как Оуэн повесил слезу на цепочку и выпустил ее из пальцев. Цепочка натянулась — казалось, даже гравитация работает по желанию Оуэна, — и соски Стерлинга прожгло огнем.
Мышцы превратились в желе, спина согнулась, и Стерлинг инстинктивно попытался последовать на пол за грузилом. Однако, сидя на скамеечке для ног, он не мог этого сделать. Боль не утихала, но и не становилась сильнее, Стерлинг часто дышал, стараясь не шевелиться, потому что от малейшего движения все тело пронзало болью.
Оуэн протянул к нему руку, остановившись в дюйме от лица Стерлинга, не дотрагиваясь, предоставляя ему выбор: прижаться, принимая утешение этой ладони, кожа к коже, или не двигаться, стараясь сбалансировать боль и возбуждение — в этот момент одинаково невыносимые.
Он хотел сделать это, хотел быть сильным для Оуэна, взять все, что тот готов ему дать, но боже, как же больно. Ирония заключалась в том, что Оуэн не так уж и злился на него. Это не было настоящим наказанием, впрочем, как и кляп; худшее, что он мог сделать — это отослать его прочь, и оба это знали. Это была всего лишь боль, и Оуэн считал, что Стерлинг с ней справится, боль не самая сильная — в конце концов, в коробочке на столе оставались еще грузила.
Пытаясь хоть немного снять напряжение, Стерлинг наклонился, давая себе что-то, кроме боли, на чем можно было бы сконцентрироваться — ощущение ладони Оуэна под своей щекой. Тот погладил большим пальцем нижнюю губу Стерлинга, там, где она, растянулась вокруг кляпа, и Стерлинг благодарно всхлипнул. Он столько бы сказал, если бы мог, но пока оставалось лишь надеяться, что Оуэн сумеет догадаться, о чем он думает и что чувствует, по выражению его лица и глаз.
— Хорошо, — протянул Оуэн. — Умница… ты все делаешь правильно.
Стерлинг издал сдавленный звук, оттого что он знал, что все делает правильно, это казалось уже не таким ужасным. Он мог вытерпеть и больше. Он непроизвольно взглянул на коробочку с грузилами, а потом на Оуэна.