Кажется, куда уж пасмурнее, куда безнадежнее положение: ничего не родилось — ни трав, ни хлебов. Сено сейчас продают по 60 коп. за пуд, отруби — 85 коп. К весне цена на корма подымется, по крайней мере, в полтора раза. Для местного землероба отсутствие кормов для скота, главного работника, поильца и кормильца, — страшнее, чем нехватка хлеба для семьи: сбыть скот — при нынешних условиях за бесценок — значит, оголодить семью на много лет вперед. А перед семьей, все равно, и без этой тяжкой хозяйственной операции встает перспектива голодной зимы и весны: с полей и семян не взяли. Запасы прошлых лет подобрались даже в сильных хозяйствах, — в минувшем году урожай был тоже плох и по количеству, а еще более по качеству зерна. У «одиночек», у малосильных хозяев давно уже все израсходовано. А пришлый безземельный люд — «русский», как называют его у нас, — с половины лета стоит перед полной безработицей и перед ценой «рупь семь гривен» за пуд муки.
Откуда добыть их, эти «рупь семь гривен»?
Безнадежно ясно положение… Никаких сомнений, никаких надежд, «бессмысленных мечтаний», расчетов или упований… ничего. Местная власть края пока все еще собирает сведения. Должно быть, конфузно сознаться в неблагополучии, не хочется огорчить кого-то выше не столь приятным и гладким докладом. А может быть, и искренняя глухота? Пока — ничего трагического: ни стонов, ни слез, ни жалоб… Подавленные, лишь шелестят над высохшей землей вздохи раздумья, тяжкого, темного и бессильного… Почесывает оно в затылке, качает понурой головой, вздыхает, робко безмолвное и недоумевающее…
Молчит сухая, истрескавшаяся, бессильная земля. И безглаголен народ ее. Удивительный народ: другой на его месте стонал бы, вопиял, взывал, просил, молил, грозил… А он — безмолвен и загадочен в своей темной немоте…
Ничего трагического… Обычным темпом, — по внешности, — катится его жизнь, с ее неспешной, ровной суетой, с привычными заботами дня, с перебранками и ласковым кличем, со слезами и смехом, с молитвой и песней, со скудной трапезой и трудовым сном. Все неизменно в ней, все вечно… Так было и долго будет так и впредь… Пусть где-то летают аэропланы, человеческий ум делает поразительные завоевания, уходит вперед жизнь народов, трудовые массы дружно подымают знамя борьбы за лучшую долю… Тут — тихо, — благо…
Глядишь на терпеливую, непритязательную, во всем себя ограничившую и урезавшую копотню этих мазаных, усталых и все-таки беззлобных людей и думаешь: а ведь правы те, кто твердо и уверенно всегда повторял: «й-он достанет»!..