Дверь приоткрылась, когда я все еще тянулся рукой к щеколде, и в косяке харчевни появился Эл, он смотрел на меня без улыбки. Я тоже смотрел на него, чувствуя, как туман ирреальности сгущается вокруг меня. День был теплым, но туман был холодным. В тот миг я все еще мог развернуться и выйти из него, повернуть назад в свет июньского солнца, и часть моей души так и хотела сделать. А впрочем, больше я застыл от удивления и тревоги. А еще от ужаса, должен также и это признать. Так как серьезная болезнь нас серьезно пугает, именно так, а Эл был серьезно болен. Я увидел это сразу. Было похоже на то, что он смертельно болен.
Дело было не только в том, что его по обыкновению румяные щеки запали и посерели. Дело было не в его полных слез синих глазах, которые теперь казались выцветшими и близоруко щурились. И не в его волосах, до этого почти полностью черных, а теперь почти полностью седых – в конце концов, раньше он мог пользоваться одним из тех косметических средств, а теперь, под влиянием обстоятельств, решил его смыть и выглядит без грима.
Наиболее невероятным было то, что за двадцать четыре часа с того времени, как я его видел, Эл Темплтон на вид похудел, по крайней мере, на тридцать фунтов. А может, даже на сорок, что представляло где-то четверть веса всего его тела до этого. Никто не теряет тридцать или сорок фунтов на протяжении неполных суток, никто. Вот тогда, я думаю, туман ирреальности и поглотил меня целиком.
Эл улыбнулся, и я увидел, что вместе с весом он потерял и зубы. Десна у него были бледными, нездоровыми.
— Как тебе мой новый вид, Джейк?
Он закашлялся, гнетущие звуки выходили из его тела.
У меня и челюсть отвисла. Из открытого рта не вылетело ни слова. Мысль о бегстве вновь выпорхнула в каком-то боязливом, брезгливом закоулке моего мозга, тем не менее, даже если бы тот закоулок имел надо мной власть, я не мог этого сделать. Меня сковало на месте.
Эл справился с кашлем и вынул из заднего кармана платочек. Сначала вытер себе рот, а потом ладонь. Прежде чем он успел спрятать платочек, я заметил, что он запачкан красным.
— Заходи, — пригласил он. — Есть что рассказать, а ты единственный, я думаю, кто способен выслушать. Будешь слушать?
— Эл, — произнес я. Голос мой прозвучал низко, бессильно, я сам себя едва расслышал. — Что случилось с тобой?
— Ты меня выслушаешь?
— Конечно.
— У тебя возникнут вопросы, и я отвечу на все, что смогу, но старайся свести их до минимума. Голоса у меня почти не осталось. Черт, у меня силы почти не осталось. Давай, заходи вовнутрь.
Я вошел. В харчевне было темно, прохладно и пусто. Барная стойка стояла отполированная, без единой крошки; отблескивали хромом высокие стулья; сиял идеально начищенный кофейный аппарат; лозунг "ЕСЛИ ВАМ НЕ НРАВИТСЯ НАШ ГОРОД, ПОИЩИТЕ СЕБЕ РАСПИСАНИЕ ДВИЖЕНИЯ" висел на обычном месте, возле кассы «Сведа»[20]. Единственное, чего не хватало, это посетителей.