— Хорошо, что там такое, что ты хотел бы, что бы я увидел? Или пережил?
— Иди сюда.
Он повел меня по длинному узкому кухонному помещению мимо двойного гриля, фритюрницы, раковины, холодильника «Фрост Кинг» и морозильной камеры высотой по пояс. Он остановился перед молчаливой посудомоечной машиной и показал рукой на двери в конце кухни. Те были низенькими; проходя через них, Элу пришлось наклонить голову, а он был всего пять футов и семь дюймов роста, или где-то так[24]. У меня шесть и четыре — кое-кто из детей звал меня Вертолет Эппинг.
— Это здесь, — проговорил он. — За этой дверью.
— Разве там не твой склад?
Абсолютно риторический вопрос; я видел, как он годами выносил оттуда ящики консервов, мешки с картофелем и упаковки сухих продуктов, и сам, к черту, хорошо знал, что там.
Эл, казалось, не слышал.
— Ты не знал, что сначала я открыл эту забегаловку в Оберне[25]?
— Нет.
Он кивнул, и этого уже хватило, чтобы вызвать у него новый приступ кашля. Он подавил его бессменным, уже запачканным платочком. Когда, наконец, последняя серия кашля пошла на спад, он бросил этот платок в ближайший мусорный бак, и тогда выхватил из держателя, который стоял на полке, пачку салфеток.
— Это такой себе «Алюминер», сделанный в тридцатых в стиле арт-деко, как и подобает. Я такой хотел с того дня, когда отец повел меня, тогда еще маленького, в «Чат-Н-Чу»[26] в Блумингтоне. Купил его полностью оборудованным и открыл на Пайн-стрит. В том квартале я продержался почти год и увидел, что если останусь там, то уже в следующем году буду банкротом. Там по соседству было много других заведений типа «закусил и беги», некоторые красивые, другие не очень, все со своей постоянной клиентурой. Я там был, словно юный выпускник юридического факультета, который старается открыть собственное дело в городке, где уже есть дюжина готовых к услугам юристов. А еще в те времена «Знаменитый фетбургер Эла» продавался за два пятьдесят. Даже тогда, в девяностых, два пятьдесят была самая маленькая цена, которую я мог предложить.
— Как же тогда, к черту, ты продаешь их дешевле, чем вполовину сейчас? Разве что это и на самом деле котятина.
Он фыркнул, этот звук откликнулся бессильным эхом в глубине его груди.
— Дружище, то, что я продаю, это стопроцентно чистая американская говядина, самая лучшая в мире. Знаю ли я, что говорят люди? Конечно. Я на это не обращаю внимания. А что иначе можно сделать? Запретить людям говорить? Так же ты можешь попытаться запретить ветру дуть.
Я провел пальцем себе поперек горла. Эл улыбнулся.