Новая серия приступов кашля закончилась ужасным звуком отрыгивавания слизи.
— Ох, дерьмо, как же болит, — простонал он.
— Все, что тебе сейчас надо, это остановиться.
Он помотал головой и вытер тыльной стороной ладони сгусток крови с нижней губы.
— Что мне на самом деле надо, так выплеснуть из себя это, так вот замолчи и дай мне доработать свое. Я засмотрелся на пикап, продолжая катиться со скоростью шестьдесят или около того, а когда вновь взглянул на дорогу, увидел, что поперек нее лежит поваленное дерево. Я остановился как раз своевременно, чтобы в него не врезаться. Дерево не такое уж и большое, а до того, как меня переработал рак, я был достаточно сильным. А еще и обозленным, как черт. Я вылез и начал его бороть. Пока я этим занимался — еще и, ругаясь во всю прыть — с противоположной стороны подъехала легковушка. Из нее вылезает мужчина в оранжевом охотничьем жилете. Я не знаю, мой это мужчина или нет — «Энтерпрайз» никогда не публиковала его фото, — но по возрасту, он выглядит похожим. Он говорит: «Давай помогу, земляк». «Премного вам благодарен», — отвечаю я и протягиваю ему руку: Билл Лейдло. Он ее пожимает и называется: Энди Каллем. Итак, это он. Учитывая все те неприятности, через которые я добирался до Дарама, мне было тяжело в это поверить. Я чувствовал, будто выиграл в лотерею. Он ухватился за дерево, и вдвоем мы его сдвинули. Когда дерево отодвинули, я сел прямо на дорогу и схватился за грудь. Он спросил, или все со мной хорошо. «Ну, и не знаю, — говорю я. — У меня никогда не было инфаркта, но сейчас такое ощущение, будто это он». Вот потому-то мистер Энди Каллем так и не попал ни на какую охоту в тот ноябрьский день, Джейк, именно поэтому он так и не подстрелил ни одной маленькой девочки. Он был поглощен заботами о том, чтобы отвезти бедного старого Билла Лейдло в Центральную клиническую больницу Мэна в Льюистоне.
— Ты это сделал? Ты на самом деле это сделал?
— Чтоб тебе усраться. Я там им сказал, в больнице, что позавтракал любимым большим героем[101] — так называли один итальянский сэндвич в те времена, — и диагноз мне поставили «острая несваримость». Я заплатил двадцать пять долларов денежной наличностью, и они меня промыли. Каллем все это время ждал и потом отвез меня назад к моей машине от «Герца», как тебе такое благонравие? Я возвратился домой в 2011 год в тот же вечер…на самом деле, конечно, спустя две минуты после того, как туда пошел. Таким сбоем биоритмов тебя ни один сраный реактивный самолет не наградит. Прежде всего, я посетил городскую библиотеку, где вновь просмотрел репортаж о школьном выпуске 1965 года. До этого там была фотография Каролин Пулен, как ты помнишь. Она сидит в своей инвалидной коляске, вся такая в платье и капоте, а тогдашний директор — Эрл Хиггинс, давно покойный, пусть ему легко лежится — наклонился и вручает ей аттестат. Подпись под снимком была такой: