Поэтому моя задача была в том, чтобы усмирять свое воображение, и в том, чтобы избегать всяческих домыслов, даже и самых невинных. Я ведь все-таки не роман писал (хотя книга однажды и переиздавалась в "Роман-газете"), а биографию, к тому же в серии "Жизнь замечательных людей", где приняты четкие критерии достоверности и следования выверенным историческим источникам.
И.У. Ваши романы, а также очерки, стихи — произведения в основном военно-патриотической тематики. Что определило эту тематическую направленность и жанровое разнообразие ваших работ?
Ю.Л.
Я бы не сказал, Иван Сергеевич, что у меня военная тематика преобладает. К тому же ничего намеренно "патриотического" я никогда не ставил себе целью писать, полагая, что патриотизм — это не профессия, не должность, а внутреннее состояние, и если оно есть, то это и так видно. Что до жанрового разнообразия, то мне просто очень хотелось пробовать себя и в стихах, и в прозе, и в критике, и в публицистике, и даже в писании сценариев для документальных фильмов… Вот жалею сейчас, что не успел и уже вряд и успею написать хоть одну пьесу.
И.У. В книге "Гончаров" вы подчеркиваете мысль, что "проблема Обломова" имеет "вечную остроту". Воистину так! Но можно ли сегодня вслед за Гончаровым с прежней категоричностью обличать Обломова, противопоставляя ему Штольца, теперь, когда мы не в социализме, а в полукапитализме, когда на практике испытываем, что несет с собою "штольцевщина" — главный исток бездуховности, зубастого практицизма?
Ю.Л.
Добролюбов приучил наше поколение, что Обломов — тип законченного лентяя, мерзацев, да и только. Но у Ивана Гончарова вовсе не было намерения писать карикатуру на русского барина-захребетника. Обломов — тип русского человека, не желающего участвовать в буржуазном предпринимательстве, поскольку он не видит в таком занятии цели, достойной человека. Обломов "бастует" против зарождающегося у него на глазах определенного типа социальной активности, которую мы можем назвать "штольцовщиной". Хотя Штольц — сущий ангел сравнительно с активистами, которых мы наблюдаем на пространствах России сегодня. Такая трактовка Обломова, а я ее попытался еще в 70-е годы дать в своей книге "Гончаров", обошлась для меня тогда целым градом идеологических тумаков. Но по сути-то, как теперь отчетливо вижу, оскорбились из-за Штольца. Значит, уже тогда, в конце 70-х-в начале 80-х, эти наши "ортодоксы" отлично знали, какого будущего они желают для СССР, для России, и лишь прикрывались своей идеологической бдительностью.