- По тем временам это, конечно, было большим успехом. Но времена меняются, и сегодня публикация стихов вряд ли может стать событием. Часто никто, кроме самого автора, на это особого внимания не обращает. Вы ностальгируете по прошлому, по тиражам, гонорарам, писательским льготам?
- Собрание стихов Фета, изданное мизерным тиражом, расходилось двадцать с чем-то лет, и раскупили его уже только после смерти поэта. От этого Фет не стал менее значительным явлением в русской литературе. Просто бывают такие времена, когда общество глохнет, не слышит поэзию, а значит, и собственную душу. Может быть, боится осознавать себя и происходящее. Беспощадное осознание - всегда тяжёлая душевная работа. А если ты занят исключительно выживанием или, наоборот, - пожинаешь богатый урожай плодов, украденных у ближних, тут не до самосознания. Напротив - надо себя отвлекать или от тоски-печали, или от угрызений совести (если таковая имеется). Поэзия не даёт сделать ни того, ни другого. В качестве анестезии годятся детективные сериалы.
- Если можно было бы повернуть время вспять, что бы вы изменили в своей литературной биографии, каких поступков не совершили бы и наоборот?
- Не опубликовал бы "лишнего". Выучил бы несколько языков.
- Вы советский или русский поэт?
- Кажется, советским стать не успел. Да и не стремился. А вообще, по-моему, поэты делятся не на советских и русских, а на хороших и плохих. Вот Маяковский - он только советский поэт или всё-таки русский тоже? Когда читаешь его "Облако в штанах", такой вопрос не возникает - поэзия. Когда читаешь его "Хорошо", этим вопросом снова не задаёшься - потому что не поэзия.
- Вас отмечали помимо Слуцкого ещё и Самойлов с Вознесенским, а вы сами сейчас как-то поддерживаете молодых авторов, помогаете им с публикациями в журналах, изданием книги, да и просто добрым советом?
- Тех молодых и не очень (но неизвестных), кого считаю талантливыми, я публиковал в "Огоньке", где возглавлял отдел литературы с 1988 по 1991 год, и даже сейчас периодически продолжаю печатать в "Новой газете", хотя это издание не литературное. Всегда подробно высказываюсь о присланных мне или принесённых стихах, если в них хоть что-то есть[?]
- Вы издали двенадцать книг стихов, в том числе и за границей. У вас не возникает ощущения, что книги, выпущенные в новейшее время, словно проваливаются в пустоту, не доходят до читателя, да и не особо его интересуют?
- Сейчас, хоть и маленькими тиражами, издаётся чудовищно много стихотворных книг. Издавать их легко, если есть деньги, а должно быть трудно - вне зависимости от денег. Книга поэта - это всегда поступок. А книжки очень многих нынешних стихотворцев - это вульгарное удовлетворение тщеславия, иногда - что-то вроде семейного альбома с фотокарточками. Мол, есть такой Добчинский. Нивелируется само слово "поэт". Это, конечно, обидно. А что касается тиражей[?] Есть странное чувство, что книжка, каким бы тиражом ни была издана, всё равно попадёт в нужные руки, да ещё и Интернет сейчас есть - значит, кому надо, прочитают. Время всё расставит по своим местам. Отличить зарифмованные высказывания от настоящей поэзии очень легко. Вся "непоэзия" - это, пользуясь определением Мандельштама, "переводы готовых смыслов". А что касается отношений "писатель - читатель"[?] В 1988 году, когда у меня вышла книжка в Дании, неожиданно в "Огонёк", где я тогда работал, приехала целая делегация датчан - человек двадцать. Оказалось, это читатели моей датской книжки. Пришлось устраивать что-то вроде читательской конференции в зале, где у нас проходили редколлегии. В Дании конца 80-х интерес к стихам был как будто не выше, чем в нынешней России, а вот поди ж ты[?] Я тогда подумал, что был бы куда счастливее, если бы такая делегация приехала из Калуги или Тулы. Увы. А у датчан, как и у других европейцев, интерес к русской поэзии в те годы определялся двумя словами: "Горби" и "перестройка". Но то, что искали, они в наших стихах всё же находили - тайную свободу.