- Нередко вас сравнивают с Ходасевичем. Насколько это справедливо, как вы считаете?
- Однажды - мне было года 22 - я приехал в Переделкино к Александру Петровичу Межирову почитать новые стихи. Это занятие всегда было увлекательным до азарта. Что скажет Межиров, оставалось загадкой до его самого последнего слова. И вот я читаю ему стихотворение, где есть строчки: "Не таким меня любила мама[?] - / Мама! Неужели это я?" "Как! - восклицает Александр Петрович, и его огромные глаза вообще заполняют всю комнату. - Вы не знаете Ходасевича?!" И цитирует из великого "Перед зеркалом": "Я, я, я. Что за дикое слово! / Неужели вон тот - это я? / Разве мама любила такого[?]" и т.д. А где я мог в те годы, проживая в Ижевске, достать книги Ходасевича? Конечно, я его не знал. Но мгновенную острую близость ощутил. Свой стишок, конечно, выкинул. Зато с наслаждением читал ходасевичевский ардисовский томик, который мне дал Александр Петрович. Такие пересечения, как случилось у меня с Ходасевичем, по-видимому, неслучайны. Должно быть, какие-то струны его и моей души настроены одинаково. Это соображение меня греет - Ходасевича я ставлю очень высоко в своей поэтической иерархии. А ещё я однажды прочитал у Берберовой, что постоянным мучительным чувством Владислава Фелициановича была жалость к людям. Как ни странно, это чувство с самой ранней юности было и у меня главной причиной, заставлявшей браться за перо. А не, допустим, любовь к девочке или родным просторам.
- А тень однофамильца Велимира? Одну из ваших подборок в "Огоньке" во второй половине 80-х сопровождал врез, в котором проводились некоторые параллели. Я хоть и школьником был, а помню[?]
- Велимир Хлебников - гений, но вряд ли в чистом виде лирик. Со мной всё ровно наоборот. Он мне интересен своим словотворчеством, непредсказуемостью не только следующего слова, но и звука. И всё-таки мой великий однофамилец не самый мой любимый поэт. А объединяет нас, кроме фамилии, род занятий: стихотворчество и математика.
- Какое место вы отводите себе в современной русской литературе? Можете сказать: "Вот моя ниша"?
- Пусть на это место меня отведут другие. Но - не под конвоем. И ещё одно нахальное соображение. По-моему, кроме меня, сейчас почти никто не пишет поэм. А я продолжаю заниматься этим бесперспективным делом. Зато, когда находишься внутри поэмы, испытываешь счастье. Причём продлённое. Если стихотворение - миг любви, то поэма - по крайней мере ночь, а может, и несколько. Сейчас я почувствовал, что из моих тринадцати поэм (тринадцатую - "На небесном дне" - закончил только что) складывается что-то вроде романа в поэмах. Не из всех - войдут всего семь-восемь, зато внутренний сюжет будет просматриваться. Конечно, хотелось бы, чтоб у этого странного и уж точно не востребованного нашим временем произведения всё же нашлись внимательные читатели.