На следующий день звероловы раньше обычного покинули избушку. Иван Тимофеевич полеживал на нарах, прислушиваясь к писку поползней, а Степан со своей ватагой шел к месту, где они накануне оставили изюбра. След увел их на вершину сопки, поросшей лиственным лесом. Здесь бык проспал половину ночи. По стылой его лежке можно было догадаться, что зверь покинул ее давно и где-то пасется. Возобновив преследование, охотники нарочито громко переговаривались, потрескивали сучьями, чтобы кормившийся зверь издали услышал их. Снова смертельный испуг овладел всем его существом, но убегал он от преследователей уже не с такой прытью. Остановки делал чаще и, даже увидев людей, подпускал к себе их все ближе и ближе. Чувствовалось, что зверь не восстановил сил за ночь и уходить быстро не может.
Степан решил повернуть быка обратно и заставить спускаться в долину Алой. Оставив гонный след, он стал заходить слева на вершину сопки. Остальные поднялись за ним на водораздел. Здесь охотники развернулись в шеренгу: на левом ее фланге находился Кондрат, на правом — Маркин. Они должны были спускаться с горы быстрей шедших посредине Степана и Матвея, которым предстояло потихоньку гнать быка вниз, как по коридору: уйти от них в сторону изюбр не мог из чувства страха перед свежими лыжнями Кондрата и Маркина.
Расчет Степана оправдался: измученное двухдневной погоней животное покорно шло туда, куда гнали его охотники. Спустившись со склона, Степан ускорил шаг. Впереди замелькал убегающий бык. Теперь он не исчезал из виду надолго, как это было в первый день. Через несколько минут в просветах между деревьями снова мелькал его желтый с темной оторочкой круп. Степан умышленно покашливал, свистел, несколько раз хлопнул в ладоши, от чего изюбр вздрагивал, делал два-три прыжка, но расстояние, разделявшее его с людьми, не увеличивалось, а сокращалось.
Вскоре олень и звероловы брели, не теряя друг друга из поля зрения. Бока зверя часто колыхались, как у загнанной лошади, он высовывал язык от изнеможения. Наконец он остановился: последние силы покинули его. Понурив голову, стоял он в покорном ожидании своей участи.
Степан прислонил к дереву снятый с плеча карабин, скинул рюкзак и, сойдя с лыж, разгреб ногами снег для костра.
— Давай чай варить, — обратился он к Матвею, — а заодно и Кондрата с Маркиным подождем.
Тонкий дымок потянулся от костра к небу, а изюбр все стоял, не сделав ни шагу, стоял совсем рядом с ними, словно домашний, и не спускал с них глаз — больших и черных. Смирившись с неизбежной близостью человека, он не терял гордой осанки дикого благородного оленя. И только когда Степан застучал топором по сухой елочке, срубая ее для костра, изюбр медленно скрылся в зарослях.