Когда папа ушел утром на свою работу, Ксеничка не слышала, но мама, словно извиняясь, сразу после завтрака потащила ее в магазин на Большую, в заветный кондитерский отдел. Но не хотелось ни леденцов, ни тянучек, ни даже шоколада, а хотелось, чтобы мама просто обняла и посидела рядом – а мама все говорила, говорила без умолку и совала ей в руки бумажные пакеты…
Дома все эти пакеты мама свалила на столе в комнате, стала разворачивать какие-то еще свертки, приговаривая непонятно: «Всей-то нашей радости сейчас – успеть в новом походить», – а ей было просто грустно. Сказав маме «я сейчас приду», она поднялась наверх. Захотелось попрощаться с ним, сказать, что уже завтра она уезжает, что будет скучать и надеется, что ее увозят ненадолго, сказать все – но его не было дома, и злая соседка сказала, что «когда будет – бог весть» и что «черти его носят». Стало совсем грустно. Она спустилась на площадку ниже и стала смотреть во двор, прижавшись к стеклу окна. По ногам тянуло холодом, но она, не замечая этого холода, не замечая, как от ее дыхания мутнеет стекло, тихонько шептала то, что так хотела сказать. Так хотелось, чтобы он сейчас пришел, но его все не было, и слышно было, как мама уже зовет ее через окно во двор…
* * *
Критическим взглядом он осмотрел свою опустевшую комнату, где за последнюю неделю бывал только изредка, а теперь вот и вовсе выходило с нею окончательно попрощаться. После того, как в обед он отправил большую часть своего нехитрого скарба на станцию, осталось упаковать только самую малость из вещей. Жалко было мотоцикла, который никак не увезти с собой. Как всегда, когда все сборы делались загодя, получилось, что осталась уйма времени, и вот теперь он сидел на кровати, понимая, что остается только закрыть полностью собранный чемодан, увязать новенький овчинный полушубок – и все. Откуда-то с кухни, от репродуктора, донеслись сигналы вечерних новостей. Машинально он посмотрел на часы и прикинул, сколько еще до отправления эшелона и что ему лучше сделать – выспаться прямо сейчас за всю эту неделю или оставить сон на дорогу и остаток вечера гульнуть. Но принять решение он не успел – из-за двери донеслись какие-то непонятные звуки, будто кто-то чуть слышно постучался и, кажется, всхлипнул.
Рывком поднявшись, он открыл дверь и замер на пороге – в коридоре стояла Ксеничка.
Она, наверное, как раз собиралась еще раз постучать, потому что так и замерла с поднятой рукой. Видно было, что с ней стряслось что-то страшное – пальто было вымазано сажей и ржавчиной, и на лице тоже была сажа, и на ней дорожки от слез.