— Я — да, — очень осторожно сказала Лили. — Мне не позволяют ездить верхом, так как это опасно!
— И я тоже, — поддержала сестру Летти. — Потому что мне нужно время заниматься латынью.
— Латынью?
— Учительница считает, что меня ждет большое будущее, — важно сказала Летти, не обращая внимания на издевательские смешки сестер.
— Ну, а ты что скажешь, Валери? — мягко спросила Хейзл.
Валери лишь пожала плечами и простосердечно призналась:
— А мне просто надоело мелькать в телевизоре.
— Надоело? — недоверчиво переспросила Хейзл.
Валери кивнула.
— Долго приходится стоять и ждать, а потом снова и снова повторяешь одно и то же. А в школе завидуют и говорят разные гадости.
— Понимаю, — медленно сказала Хейзл, раздумывая, сколько еще червоточин выявит сегодняшний день. — И как давно тебе надоело, Валери?
— Не помню, — уклончиво ответила та.
— И все же ответь, — мягко надавила Хейзл.
— Наверное, после смерти дедушки, — прошептала девочка.
Хейзл тут же все стало ясно.
Отец, продав ей и Дику квартиру, перебрался в квартирку поменьше, расположенную поблизости, в доме за углом. Рождение внучек возродило его к жизни, и он снова стал тем энергичным человеком, которого Хейзл помнила с детства. Адам Маршалл отказался от дополнительных часов работы в Уайтхолле и все свободное время проводил с внучками.
Он провел немало счастливых часов, играя с ними и смеша малышек, с гордостью и легкой печалью наблюдая, как они растут, потому что Лили разительно напоминала ему покойную жену. Позже он с нескрываемым удовольствием любовался их мордашками на рекламных плакатах и по телевизору.
Год назад Адам Маршалл скоропостижно скончался. И скорбя вместе с девочками, Хейзл тем не менее остро осознавала, что определенный этап ее жизни подошел к концу. Интересно, чувствовал ли Дик то же самое? Не стала ли для него смерть тестя катализатором размышлений о суетности своей собственной жизни?
— Дедушка любил смотреть, как вы выступаете, — тихо сказала Хейзл. — И очень гордился вами.
Посерьезнев, Летти кивнула.
— Я знаю, мама. Но он говорил, что мы должны заниматься этим, пока нам нравится.
— А вам больше не нравится?
— Нет! — дружно заорали тройняшки.
Хейзл улыбнулась. Спорить с таким единодушным протестом невозможно.
— А говорил ли папа, что он хотел бы перебраться куда-нибудь из Лондона? И жить там, где у нас будет куда больше места? Где Лили могла бы держать свою лошадь?
У Лили побелели костяшки маленьких кулачков, прижатых к груди, а смотреть на страдальческое выражение ее овального личика было почти невыносимо.
— А мы могли бы, мама? — с надеждой спросила она. — Правда, могли бы?