Так болтал проводник, и он еще долго бы мог утешать этим самого себя, так как господин Филипсон его не слушал. Каждое биение его пульса, каждое движение его сердца, все его мысли стремились к тому предмету, который, по мнению проводника, обозначал собой спасение его сына. Наконец он окончательно убедился, что тканью действительно махала рука человеческая; и живительная надежда овладела им так же быстро, как только что перед этим — отчаяние. Он опять начал собираться навстречу сыну, чтобы, если возможно, помочь ему достичь безопасного места. Но просьбы и уверения проводника склонили его подождать.
— В состоянии ли вы, — сказал он ему, — ползти по этому утесу? Можете ли вы прочесть молитвы: Верую и Богородицу, не сбившись ни в одном слове? Без этого, как говорят наши старики, хотя бы вы имели двадцать жизней, вы их всех лишитесь. Ясны ли глаза ваши и крепки ли ноги? Я думаю, что первые полны слез, а вторые дрожат, как листья тополя, под тенью которого мы с вами стоим. Слушайте, по этому трубному звуку я догадываюсь, что это рог доброго Гейерштейнского владельца Арнольда Бидермана. Он, вероятно, увидел опасность, которой подвергался ваш сын, и уже заботится о том, чтобы спасти его и нас.
— Но, если этим рогом, действительно, подавали сигнал, то отчего же сын мой не отвечал на него?
— А если он и сделал это, в чем я вполне уверен, — возразил Антонио, — то могли ли мы его слышать? Если даже сильный звук этого рога, посреди ужасного грохота и треска бури, показался нам не громче пастушьей свирели, то возможно ли, чтобы нас достиг крик человека?
— Однако мне показалось, что в этой борьбе стихий я слышал нечто, подобное человеческому голосу, но это не Артур.
— Наверно не он, так как это был женский голос. Молодые девушки разговаривают таким образом одна с другой со скалы на скалу, посреди вихря и бурь, хотя бы между ними была целая миля.
— Хвала Всевышнему за посылаемую нам помощь! Я откликнусь в ответ.
И он начал кричать изо всех сил; но так как здесь нужна была особая сноровка, то голос его, сливаясь с ревом волн и ветра, не мог бы быть слышен даже в пятидесяти шагах и совершенно терялся в грохоте бушующих вокруг стихий. Антонио улыбнулся напрасным усилиям господина Филипсона и, подав в свою очередь голос, издал высокий, пронзительный звук, который хотя, по-видимому, был произведен с гораздо меньшим усилием, чем то делал англичанин, однако ясно отличался от ирочих звуков и, вероятно, был слышен далеко. Клики того же рода ответила на него в отдалении и, постепенно приближаясь к площадке, вселили новые надежды в сердце старика.