После пивных наступал черед рассветной экскурсии на Ковент-Гарден, где мы подкреплялись яичницей с ветчиной перед поездкой на скорости сто миль в час к нашим конюшням, где жокеи облачались в бриджи и форменные шапочки, становясь рыцарями-тамплиерами, которыми они всегда и были в воображении Пима. Они скакали верхом на «недотепах» по покрытым инеем и усеянным сосновыми иглами аллеям, а услужливому воображению казалось, что устремляются они куда-то вверх, в самое небо, чтобы выиграть там чемпионат Британии, навсегда и бесповоротно.
Сон? Одну ночь я помню хорошо. Мы ехали в Торки на приятный уик-энд в «Империале», где Рик устроил незаконную игру в железку в номере люкс с окнами на море, и, должно быть, это был один из тех дней, когда мистер Кадлав попросил расчет, потому что очутились мы вдруг на залитом лунным светом поле, так как замороченный делами Рик заблудился и потерял дорогу. Растянувшись бок о бок на крыше «бентли», отец и сын подставили лица лунным лучам.
— У тебя все в порядке? — спросил Пим, подразумевая разорение и преддверие тюрьмы.
Рик крепко сжал руку Пима.
— Сынок, когда ты рядом, а Господь Бог наверху среди звезд, а под нами наш «бентли», я в порядке, как никто другой!
И он говорил истинную правду и самым счастливым днем своей жизни готовился назвать тот день, когда Пим, при полном параде, в костюме лорда главного судьи и по ту сторону решетки, будет оглашать приговоры в Олд-Бейли, приговоры, подобные тому, который выслушал однажды и сам Рик и о котором он так не любил вспоминать.
— Папа, — проговорил Пим и осекся.
— Что, сынок? Поделись со своим стариком!
— Я хочу только сказать… если ты не можешь уплатить вперед за первый семестр пансиона, то ничего страшного. То есть я тогда перешел бы в школу, куда ходят каждый день. Я просто подумал, что надо же мне поступать куда-то.
— И это все, что ты мне собирался сказать?
— Нет, правда, это ведь большого значения не имеет…
— Ты читал мои письма?
— Нет, конечно, нет!
— Ты в чем-нибудь испытывал нужду? Когда-нибудь в жизни испытывал?
— Нет, никогда.
— Ну а если так… — Рик так крепко обнял Пима, что чуть не сломал ему шею.
* * *
— Откуда же пришли деньги, Сид? — спрашиваю я вновь и вновь. — И почему они кончились?
Даже теперь, в дни моей неизменной и абсолютной честности с самим собой, я стремлюсь найти гибельный источник, питавший этот сомнительный период, пусть источником этим и было единичное преступление, в подтверждение слов Бальзака, сказавшего когда-то, что за каждым состоянием прячется преступление Но Сид не годится в беспристрастные хроникеры. Ясные глаза его застилает дымка, на птичьем сморщенном личике начинает блуждать улыбка, и он отхлебывает из стаканчика. В глубине души, хоть он никогда не говорит об этом, он считает Рика чем-то наподобие прихотливо вьющейся реки, нрав которой можно понять лишь настолько, насколько это дозволяет нам судьба.