«Ледерер перевозбужден и слишком суетлив, — написал в своем заключении один из специалистов, входящих в постоянно расширяющий штат психоаналитиков Управления. — На него вредно действует атмосфера взвинченности».
Рекомендованную ему спокойную жизнь Ледерер вскоре обрел в статистике, отчего чуть не лишился рассудка.
Зеленый железный шкаф стоял посреди комнаты Пима, точно брошенное орудие, некогда являвшееся гордостью полка. Хромированное покрытие облезло с ручек; от удара тяжелым сапогом или от падения один угол шкафа сломался, и под него была подсунута подпорка, так что от любого прикосновения он начинал трястись и шататься. В отбитых частях появилась, подобно язвам, ржавчина — она распространилась на болты, поползла под краской, и та вздулась мерзкими пузырями. Пим обошел шкаф вокруг со страхом и ненавистью первобытного человека. Шкаф прибыл с Небес. Он должен и вернуться туда. «Надо было мне отправить его вместе с хозяином в печь, чтобы он, как намеревался, показал шкаф своему Творцу». Четыре ящика, плотно набитых наивностью, — Евангелие от святого Рика. «Ты — мой. С тобою кончено. Архив перешел ко мне. Я могу доказать это, ибо ключ от него висит у меня на цепочке».
Пим толкнул шкаф и услышал шлепок внутри. Папки покорно переместились по его команде.
* * *
Мне бы следовало описать тебе, Том, ведьм, собравшихся на его пути. Полная луна должна была бы казаться красной, а сова должна бы ухать, как положено сове, производя те неестественные звуки, какие предшествуют подлому убийству. Но Пим глух и слеп ко всему этому. Он — младший лейтенант Магнус Пим, едущий по оккупированной Австрии в собственном поезде в тот самый пограничный городок, где в давние времена, в менее зрелую эпоху существования иного Пима, фиктивный горшок с золотом Е. Вебер якобы ожидал мистера Лапади, который должен был забрать его. Пим — римский завоеватель, направляющийся к месту своего первого назначения. Он прошел обжиг против человеческих слабостей и собственной судьбы, что можно заключить из того, как, насупясь, он с воинским воздержанием поглядывал на обнаженные груди крестьянок из варварских племен, собиравших урожай пшеницы на залитых солнцем полях. Его подготовка прошла столь же легко, как воскресный день в Англии, хотя Пим и не искал легкости. Присущие англичанам качества — хорошие манеры и плохое образование — никогда еще не служили ему лучшей службы. Даже сомнительные политические контакты в Оксфорде обернулись для него благом.
— Если понги спросят, принадлежишь ли ты сейчас или принадлежал ли когда-либо к клану, смотри им прямо в глаза и отвечай «никогда», — советовал ему последний из «архангелов» за лэнчем возле плавательного бассейна в «Лэнсдаун», где они сидели, разглядывая девственные тела обитательниц пригорода, извивавшихся в продезинфицированной воде.