— Понги? — переспросил заинтригованный Пим.
— Солдатня, старина. Из военного ведомства. Чистое дерево отсюда и выше. Фирма устраивает тебе полный допуск. Так что скажи им — пусть знают свой шесток и не суют носа в чужие дела.
— Огромное спасибо, — сказал Пим.
В тот же вечер Пим предстал перед Очень Высокопоставленным Господином из Службы в скромном, ничем не примечательном кабинете неподалеку от последней Рейхсканцелярии Рика. Это не полковник ли Гонт, который первым имел с ним беседу? Нет, этот человек выше, сказали Пиму. Не спрашивай.
— Мы хотим поблагодарить вас, — сказал Высокопоставленный Господин.
— Я с удовольствием этим занимался, — сказал Пим.
— Грязная это работа — общаться с такого рода людьми. Но кто-то должен ее делать.
— О, не так уж это и скверно, сэр.
— Вот что. Мы вписываем ваше имя в наши книги. Обещать вам ничего не могу — у нас нынче есть совет по отбору. Кроме того, вы работаете на тех, что находятся по ту сторону парка, а у нас есть правило: не удить рыбу в чужом пруду. Так или иначе, если вы когда-нибудь решите, что защищать свою родину дома вам больше по душе, чем разыгрывать из себя Мату Хари за границей, — дайте нам знать.
— Хорошо, сэр. Благодарю вас, — сказал Пим.
Очень Высокопоставленный Господин был сухой, бурый и неприметный, как его конверты. Он размахивал руками, точно сельский стряпчий, каковым и являлся до того, как его призвали к Великим Деяниям. Перегнувшись через стол, он изобразил недоуменную улыбку.
— Можете мне не говорить, если не хотите. Как вы все-таки снюхались с этой публикой?
— С коммунистами?
— Нет, нет, нет. Как вы попали в нашу родственную организацию.
— В Берне, сэр. Я там учился.
— Значит, в Швейцарии, — сказал Великий Человек, мысленно сверяясь с картой.
— Да, сэр.
— Мы с женой катались однажды на лыжах недалеко от Берна. В маленьком местечке под названием Мюррен. Заправляют там англичане, так что машин там нет. Нам это даже понравилось. Чем же вы для них занимались?
— Да, в общем, почти тем же, что и для вас. Только это было немного поопаснее.
— В каком смысле?
— Там ты никак не защищен. Там, пожалуй, противостояние идет один на один.
— А мне это местечко казалось таким мирным. Ну, удачи вам, Пим. Поосторожнее с этими парнями. Они народ неплохой, но скользкий. Мы тоже народ неплохой, но у нас еще осталось некоторое представление о чести. В этом вся разница.
— Блестящий человек, — сказал Пим тому, кто привел его. — Держится так, будто самый обыкновенный малый, а видит тебя насквозь.
Восторженное настроение продолжало у него держаться, когда он через два-три дня явился с чемоданом в руке в караульную полка, где ему предстояло пройти военную подготовку и где он в течение двух месяцев пригоршнями получал награды, обеспеченные ему воспитанием. Если уэльские шахтеры и головорезы из Глазго беззастенчиво плакали по мамам, удирали в самоволку и отправлялись затем в места наказания, то Пим спал крепким сном и ни по кому не плакал. Задолго до того, как побудка вытаскивала из постели его товарищей, которые вставали, закуривая и переругиваясь, у него были уже начищены сапоги, пряжка ремня, кокарда на кепи, застлана постель, убрана тумбочка, и он готов был — если ему бы приказали — принять холодный душ, снова одеться и вместе с мистером Уиллоу прочесть распорядок дня перед омерзительным завтраком. Он отличался и на плацу, и на футбольном поле. Он не боялся, когда на него кричали, и не требовал логики от властей предержащих.