— Не понимаю.
— Кодекс предусматривает, что ближайшие родственники обвиняемого имеют право отказаться от дачи показаний. Ваша жена заявила, что намерена этим правом воспользоваться.
— Скажите ей, что может, если хочет, давать показания. Чем еще она мне навредит? Я сознаю свое положение и понимаю, что отсутствие одного свидетеля ничего не изменит.
— Должен также сообщить, — добавил прокурор, — что я ознакомил Барбару Павельскую с вашими показаниями, в первую очередь с письмом под заглавием «Моя биография». Она была потрясена.
Павельский вспылил:
— Зачем вы это сделали? Без моего разрешения?
— Это материалы следствия, — сухо заметил Ясёла, — и прокурор решает, показывать ли их и кому именно.
Поскольку мы стремимся выяснить правду, только правду и всю правду, я пришел к выводу, что следует показать этот документ лицу, которое сыграло в трагедии одну из главных ролей. Думаю, это принесло пользу вам обоим. Теперь вы знаете мнение друг о друге. Если бы так же откровенно вы объяснились несколько лет или даже несколько месяцев назад, до трагедии на сцене «Колизея» дело бы не дошло. Безотносительно к тому, вы подменили пистолет или кто другой.
— Не понимаю.
— Речь идет как раз о том, чтобы все наконец понять в этом деле, — сказал прокурор, заканчивая очередной допрос Ежи Павельского.
После формальностей с протоколом арестованный был отконвоирован в тюрьму и снова водворен в камеру.
Глава IX. Второй пистолет
Очередной допрос подследственного состоялся четырьмя днями позже. Входя в хорошо ему знакомый прокурорский кабинет, Павельский сразу почувствовал, что в деле произошла новая перемена, и притом не в его пользу.
Машинистка совсем по-другому смотрела на него. Прокурор ответил на поклон легким кивком и сухо сказал:
— Садитесь.
Капитан милиции Витольд Лапинский, как обычно, сидел у окна, чтобы видеть лицо арестованного в полном освещении. Следователь не скрывал торжествующей улыбки. Павельский не ожидал неприязненного отношения со стороны людей, которые, как он думал, уже усомнились: так ли просто это дело, как поначалу казалось. Ведь во время последней беседы прокурор был любезен, даже доброжелателен — во всяком случае, так показалось Павельскому. Он говорил с ним о доме, о детях, пытался понять причины недоразумений между ним и женой. А сегодня вел себя совершенно по-другому. Павельский сидел на краешке стула, напряженный и сосредоточенный. Ждал, с какой стороны обрушится новый удар. И опасения его оправдались.
— Официально вас спрашиваю, — резко зазвучал голос прокурора, — признаетесь ли вы в убийстве Мариана Зарембы, которое произошло двадцать восьмого сентября? Спрашиваю, в частности, признаетесь ли вы, что, стремясь умертвить Мариана Зарембу, подменили пистолет системы «вальтер», заряженный холостым патроном, другим таким же пистолетом «вальтер» с пулей в стволе? А после этого, зная, что ваша жена, Барбара Павельская, по ходу пьесы «Мари-Октябрь» стреляет в Зарембу, вручили ей пистолет с боевым патроном с целью убить Мариана Зарембу?