— А кто, по-вашему, мог покуситься на убийство Висняка?
— Трудно называть имена. В перечне тех, кто мог подменить пистолет, нет никого, у кого не было бы с Зигмунтом крупных или мелких стычек. Однажды, например, заело занавес. В зрительном зале этого не заметили, но Висняк тут же доложил директору, что машинист в театр часто приходит пьяный и спит, вместо того чтоб следить за действием. Машинисту пришлось оправдываться, потому что Зигмунт говорил так убедительно, что директор ему поверил. Роль интригана — единственная, которую Зигмунт играл талантливо, только для актера этого мало. Директор беднягу хотел даже уволить. А ведь в доносе ни слова правды не было. Занавес заело, такие случаи в театре всегда бывали и будут. Так же как случаются железнодорожные и авиационные катастрофы, несмотря на все меры безопасности.
— А другие?
— Не припоминаю. Вам легче собрать все материалы по этому делу, чем человеку, который заперт в четырех стенах камеры. Повторю лишь, что обвинение, которое держится на ревнивом помреже в роли убийцы, не подтверждается. Думаю, доказано, что убийство Зарембы было случайностью. Убийце не повезло. А если выяснять, кто мог посягнуть на жизнь Висняка, у меня такие же шансы, как у прочих пятнадцати. Вот мое великое открытие. Потому с таким нетерпением я и ждал сегодняшнего допроса.
— Мы внимательно вас слушали, — сказал прокурор. — Не прерывали, а, напротив, дали возможность подробно высказаться. Насчет Висняка и всей обстановки, которая сложилась в «Колизее». Но должен вас огорчить. Вашу версию нельзя принять без оговорок. И нельзя сказать, что мы услышали нечто новое, чего раньше не приняли во внимание. Верно, капитан?
— С самого начала, — вмешался Лапинский, — мы учитывали, что Заремба играл вместо Висняка. Рассмотрели и версию, которую вы сегодня изложили: не была ли это попытка покушения на дублера Зарембы? Мы допросили весь персонал театра, и версия, если говорить о показаниях в целом, не подтвердилась. Согласен, сегодня вы привели детали, о которых наши собеседники позволили себе умолчать. Поэтому, хоть ваше заявление нас не застало врасплох, мы вернемся к этому вопросу.
— Ваши показания по-новому представляют личность Висняка, — подтвердил прокурор. — И несомненно, улучшают ваше положение. Но все надо проверить, и потому кончим нашу беседу.
— Теперь хоть год могу сидеть в камере. Наконец-то верю, что выйду из тюрьмы.
— Я хотел бы, — добавил капитан, — разъяснить еще один вопрос. Насчет той, как вы говорите, «провокации». Не будем, пан Павельский, шутить такими вещами. Я хочу, чтобы вы поверили моим словам. Из тюрьмы выходит профессиональный преступник. Перед выходом он предлагает помощь человеку, который находится в изоляции, которому грозит смертная казнь. Такова тюремная этика «профессионалов». Он рисковал своей свободой, но брался переправить записку. Я допросил вашу жену. Этот человек прямо из тюрьмы отправился к вам на квартиру, довольно верно передал ваши слова и много про вас рассказывал. По этому случаю получил от пани Барбары две сотни за беспокойство. Только по вашей просьбе мы оставили его дело без последствий. Мне ваше мнение безразлично. Ну, вы меня недолюбливаете. А кто любит следователя? Вы подозреваетесь в убийстве, а я веду следствие. Мне надо установить истину. Сознаться я вас уговаривал в ваших же интересах. Сейчас, когда вы обратили внимание на другие аспекты случившегося, дело может быть пойдет иначе. Но тогда все улики указывали на вас, и признание вины было бы самым разумным шагом. Этим и объясняются мои старания. Но я не вышел бы за рамки существующих правил. Тем более не пошел бы на провокацию. Такие действия могли бы привести меня даже… в соседнюю камеру. Пан прокурор и мое начальство об этом позаботились бы.