Правда, в 1748 году встал вопрос о сносе этого сложного сооружения, но от этого пришлось отказаться, ибо никакое общее обложение не могло поглотить столько постепенно устанавливавшихся отдельных налогов, к которым худо ли, хорошо ли, но привыкли налогоплательщики. И, вне сомнений, многочисленными налогами, как рядовыми солдатами, проще было маневрировать, нежели единой крупной фигурой. Во всяком случае, множество таких рядовых солдат было главной чертой фискальной системы.
Вот что писал по этому поводу Париваль: «За корову, проданную за 60 франков, будет уже заплачено 70 здешних ливров. Блюдо с мясом не поставишь на стол, прежде чем за него не заплатишь примерно двадцать раз акциз».
«К тому же, — сообщает один мемуарист, — нет ни единого вида продовольствия, что не облагался бы акцизом или налогом на потребление; тот, какой берут за помол пшеницы и за пиво, столь велик, что он почти равен его стоимости, когда оное продается по обычной цене. Они даже нашли средство сделать пиво весьма дорогим и прибегнуть для сего к обычной своей ловкости, ибо для того, чтобы помешать сбыту в своей стране товара, ввоз коего их обязательства не позволяют запретить в открытую, они в своей стране облагают потребление оного таким непомерным сбором, что нет ни одного частного лица, каковое пожелало бы ввезти сей товар для своего потребления, и ни одного купца, чтобы ввезти его для продажи из опасения, что невозможно будет найти для него сбыт».
Косвенный налог, главный фактор дороговизны жизни, особенно обременял мелкий люд. Богач избегал удара или переносил его легче. Так, купцы имели право объявлять на таможне или на городских заставах стоимость подлежащих обложению товаров. Они ее устанавливали по своему усмотрению и по прохождении контроля не могла более иметь место никакая проверка.
А в целом, можно ли вообразить себе общество и государство, которые были бы более систематично несправедливыми? При статхаудерстве Вильгельма IV потребовались бунты (которые он отчасти и спровоцировал), чтобы положить конец системе откупа налогов. Но учреждение государственного управления (50 тыс. служащих в одной только провинции Голландия) ничего не изменило в изначальном неравенстве системы.
И это было логично: богатый налогоплательщик, который сопротивлялся замечательно оснащенному фиску, постоянно участвовал в займах Генеральных штатов, провинций или городов. К 1764 году Соединенные Провинции, могущие рассчитывать на 120 млн. флоринов дохода, имели 400 млн. долга под очень низкий процент. Не свидетельствует ли это о сильном государстве, которому достало денег и для общественных работ, и для армий наемников, и для снаряжения флотов? А также о государстве, умеющем управлять государственным долгом?