Андре прошел по мосту Риальто, мимо закрытых магазинов. Из темноты выступали колоннады дворцов, не столь торжественные, как днем, перед ними, словно свирепые клыки, торчали шесты для причаливания гондол. Он был недоволен собой. Несмотря на принятое им решение, он не сумел притворяться с Элен так, как следовало. Неужели он должен разыгрывать перед ней сентиментального дурака? И зачем умолять ее? Правда, женщины любят, чтобы их умоляли, чтобы мужчина дал им почувствовать их власть над ним. Андре был твердо в этом уверен, хотя и понимал, что, увы, не способен играть роль любовника, потерявшего голову от огорчения, — какая глупость! Он завидовал Четтэуэю, завидовал всем, кто может легко менять одну женщину на другую. Ему следовало говорить с Элен так, как она того желала, как, наверное, говорил с ней ее фотограф — приторно сюсюкая. Андре, вероятно, должен был сказать ей, что не может без нее, хотя в общем-то так оно и было. Но как это выразить? Как в этом признаться? Во всяком случае, он плохо сыграл свою роль. Его шансы резко упали, или, вернее, он проиграл. Но из гордости не хотел в этом признаваться. Подумать только, у него ведь в Париже немало знакомых, в основном замужних женщин, которые — только помани — готовы были лечь с ним в постель! А его влекла к себе одна лишь Элен. Это же курам на смех! Но ему было не до смеха. (С горечью он вспомнил о Терезе, с горечью, потому что мысль об Элен преследовала его даже в постели, терзала, доводя — как тогда! — до приступа слепой ярости.)
За поворотом показался дом Элен, он замедлил шаг. Его каблуки стучали по плитам мостовой, синеватым от света фонаря. Ни одного освещенного окна, мастерская пуста. Нагнувшись к подвальному окну, он увидел в темноте, там, где находился камин, тлеющую огненную точку, которая, казалось, смотрела на него, как чей-то большой красный глаз. Входная дверь еще открыта. Вероятно, столяр, уходя, забыл ее запереть. А возможно, какой-нибудь сторож (он не знал, что на это есть Адальджиза) скоро не замедлит сюда явиться. Значит, надо действовать осторожно, не дать захватить себя врасплох.
Он поднялся на второй этаж.
Дверь в комнату Элен тоже открыта. Достаточно только нажать на ручку. Вид этого распахнутого дома, доступного любому прохожему, вдруг навел его на мысль о том, что Элен должна быть где-то поблизости, — возможно, у соседей. Он включил свет. В первой комнате увеличенные фотографии были прикреплены к стене, оклеенной обоями с изображением экзотических птиц. На длинном столе тоже лежали фотографии. Здесь не было ни одного портрета Элен. Ничего интересного. Единственно, на что он обратил внимание, букет цветов на столе. Он подошел ближе и снова остановился, прислушался — никого. Было так тихо, что казалось, будто этот дом стоит на морском дне. Андре вошел в другую комнату. Спальня. Она украшена. Приготовлена для встречи возлюбленного. И здесь тоже цветы, ирисы. Тщательно закрытые шторы создавали спокойствие и уют. На кровати лежал легкий голубой халат, чем-то он напоминал Андре женское тело, готовое отдаться ему на этих свежих простынях. Он с раздражением схватил его, ощутил в руке тонкую материю и отбросил куда-то в сторону. Халат полетел к окну и упал. Шторы слегка заколыхались, словно за ними кто-то стоял. В два прыжка Андре подскочил к окну, раздвинул шторы и увидел Венецию: океан крыш, подобных волнам, застывшим от внезапного мороза — как настоящие волны в северных морях. Огни пронизывали мрак. За каждым из этих освещенных окон жили люди, и никто из них не испытывал, не мог испытывать такого смертельного желания отомстить, такой ненависти, такой жажды крови.