Вскоре позвонил портье. Тоном сообщника, сдерживая ликование, сообщил, что особа, о которой шла речь, уже здесь, в холле.
— Прекрасно. Проводите ее к лифту.
Затем Андре вскочил с кровати, ему не терпелось увидеть женщину, на которой он хоть как-то отыграется за Элен.
Это была брюнетка лет тридцати. Она улыбалась ярко накрашенными губами с наигранной беспечностью. Отнюдь не уродина. Хорошо сложена.
— Здравствуйте! — игриво сказала она.
Он попросил ее войти и, повесив снаружи на ручку двери табличку «Non disturbare»[19], тщательно запер дверь на задвижку. Женщина с легкой усмешкой наблюдала за ним. Андре помог ей снять пальто, и она осталась в синем платье с позолоченной брошкой. Платье обтягивало ее пышные бедра и грудь. Он заметил, что брови у нее сбриты, а на их месте карандашом подрисованы тонкие дуги.
— Хотите выпить чего-нибудь, чтобы согреться?
— Спасибо, но если вам все равно, лучше я не буду пить. От спиртного у меня бывает расстройство желудка. Да мне и не холодно.
Она хотела подчеркнуть, что у нее нет ничего общего с дешевыми проститутками, что у нее хорошие манеры, и, усевшись в единственное кресло, положив ногу на ногу, она изящно закурила сигарету, и, запрокидывая голову, стала пускать дым в потолок.
— Как мне вас называть?
— Тереза.
Кончиками пальцев с накрашенными ногтями она пригладила короткие, очень черные волосы. Ухоженная девица. Однако, общаясь с проститутками, Андре всегда испытывал неловкость и даже глухую враждебность.
— Ты местная? — спросил он довольно резко.
Это «ты» ее не удивило, быть может, она даже ждала такого начала.
— Нет, я с другого берега Адриатики.
— Не понимаю.
— Из Фиума. Точнее, из Риеки. Так этот город теперь называется по-югославски.
Она смотрела на него своими большими глазами с накрашенными веками, стараясь подладиться под настроение этого клиента, который тоже неторопливо курил. Ведь сегодня воскресенье… Наверное, какой-нибудь иностранец, приехавший по делам. Француз, судя по акценту. Или швейцарец. Зимой в Венеции много швейцарцев. Он тоже понимал, что она рассматривает его, вернее, «оценивает», готовая подчиниться, угодить, чтобы заслужить щедрое вознаграждение.
Он предложил:
— Ну что, приступим?
— Разумеется, — послушно сказала она.
Она погасила сигарету в пепельнице, сняла туфли, чулки, встала и пошла босиком, покачивая бедрами, в ванную. Он остановил ее по дороге:
— Постой, я сам тебя раздену.
— Как хочешь.
Тереза повернулась, чтобы он мог расстегнуть молнию на спине. Платье раскрылось, как кожура спелого плода. Он увидел нежную, гладкую белую кожу, застежку лифчика. Элен позволяла раздевать себя с неподдельным равнодушием, которое ему нравилось, тогда как эта извивалась, сюсюкала: «Как ты ловко справляешься, мой дорогой! Какая сноровка!» Андре терпеть не мог, когда его называли «мой дорогой». Он быстро раздел ее, и она осталась почти обнаженной.