Тит наклонился к игральной доске, взглянул на кости уже невидящими
глазами и, переломившись в спине, рухнул замертво.
— Все! — выдохнул Луций. — Дай теперь только армии Флакка взять
Тавромений, и я доберусь до твоей отхожей ямы под рабским нужником, наполненной
миллионами! Ах, ты! — с досадой вдруг вспомнил он. — И нужно же было мне
поставить армии Фульвия плохой ячмень!
Луций тронул безвольное тело Тита, спрятал в шкатулку фальшивые кости и
приказал Проту:
— Кубок убрать!
Раб брезгливо взял одними пальцами отравленный кубок. «Безмолвная
скотина! — наблюдая за ним, ругнулся про себя Луций. — Он еще и соображает!»
— Прокуратора сюда, немедленно! — крикнул он Проту.
Испанец вошел в комнату. Поклонившись, застыл у двери.
— Вызови лекаря, — сказал Луций. — Дай ему кошель серебра и скажи, что
мой гость и давний друг Тит Максим скончался от сердечного удара после
постигших его в Сицилии тяжелейших потрясений. Да, и еще... — поразмыслив,
кивнул он в сторону раба: — Прота под надежной охраной немедленно доставь на
остров Эскулапа. У него, кажется, больны печень, почки и этот, как его —
желудок! Ты все понял?
— Да, господин! — угодливо приложил ладони к груди прокуратор и
осклабился: — У него очень больны печень, почки и желудок. А твой лучший друг
скончался от сердечного удара!
2.
«Браво, Тиберий»
«Корнелия — Семпронии привет.
Ты уже должна знать из моего письма, как начался самый веселый праздник
года. Слушай же, что было дальше.
«Я выставлю свою кандидатуру на выборах в народные трибуны следующего
года», — сказал Тиберий городскому претору, Гаю Лелию, Фурию и всем остальным,
кто окружал твоего мужа. Он сказал это так уверенно и твердо, что его
спокойствие невольно передалось и мне.
«Представляю себе: Тиберий Гракх — народный трибун!» — засмеялся Эмилиан,
оборачиваясь к своему льстивому окружению. Надо ли тебе говорить, как дружно
все они начали поддакивать и смеяться? «Чтобы трибуном стал квестор сдавшейся
армии?!» — кричал Фурий, показывая пальцем на Тиберия. «Не бывать этому! —
вторил ему Лелий. — Хватит с нас и того позора, который он принес Риму своим
мирным договором с варварами!»
К чести Тиберия, он даже не удостоил взглядом ни Лелия, ни Фурия.
Эмилиану же он напомнил, показывая глазами на усеявших весь праздничный холм
римских бедняков и крестьян: «К счастью, выбирать меня будут они, а не вы!» — «Да
ну? — деланно изумился твой муж. — Они?!» — «Да, — твердо ответил Тиберий. —
Они. И как решит народ, так и будет!»
«Послушай, Тиберий! — включился в разговор городской претор. — Оставь эти
сказки для бродяг и нищих! Мы ведь здесь все свои, давай называть вещи своими
именами. Давно прошли те времена, когда плебеи на своих народных собраниях сами
выбирали себе трибунов, которые вечно совали потом нос в дела сената, мешая ему
принимать законы и объявлять войну. Теперь сам сенат решает, кому быть, так
сказать, народным защитником. Правда, закон есть закон, и трибунов по-прежнему
избирает народ на своих собраниях. Но перед каждым таким собранием мы даем
плебсу обильные угощения, показываем кровавые зрелища, обещаем в недалеком
будущем изобилие всех благ, — и выборы превращаются просто в утверждение наших
кандидатур! Народ сыт хлебом и зрелищами, успокоен, сенату никто не ставит
палки в колеса — все довольны! Ни драк во время голосования, ни шума — разве
это не идеальные выборы?»