Помнится, лет пять…
нет, дай Бог памяти – восемь назад, когда на съезде было больше десяти князей,
тоже поднимался серьезный вопрос. Кое-кто из князей всерьез предлагал
прекратить всякий перераздел Руси. Пусть каждый навсегда остается владеть своей
отчиной, твердили они, и тогда не будет ни споров ни кровавых распрей из-за
столов. Взгляды всех устремились на Мономаха. Ожидая его ответа, Святополк
сидел тогда белей снега. Ведь согласись с таким предложением Мономах, у
которого земель было больше всех, и от власти Великого князя не осталось бы
даже названия!
Но разве можно было
нарушать завещание Ярослава Мудрого, чтобы верховная власть на Руси переходила
к старшему в роде?
А интересы Руси для
него всегда были выше своих. И митрополит Николай поддержал. Словом, не дали
тогда разодрать Русь на десяток мелких стран. И, слава Богу – что бы тогда от
нее осталось? Одно лишь имя? Половцы в считанные годы растерзали бы всех
поодиночке!
Половцы…
Как ни хотел не
думать об этой своей вечной боли Мономах до встречи с великим князем, но и эти
мысли, и все вокруг так и напоминало о них.
По обеим сторонам
дороги росли могучие деревья. Помнили они, наверное, как он, совсем еще
мальчишкой, вместе с отцом, матерью и насмерть перепуганной сестрой Янкой, да Ставром
Гордятичем, который был тогда просто Ставкой, убегал от их первого набега в
Киев…
Сколько же лет ему
было?
Мономах на
мгновение задумался, шевеля губами, - восемь!
Детская память – что
быстрая река с островами да каменистыми порогами. Многое уплывает безвозвратно.
Но то, что озарит ее, словно вспышкой молнии, или обо что поранишься – остается
в ней навсегда!
Много радостного и
приятного было для него в детстве и юности. Чтение книг на половине дома отца,
который, на изумление всем, знал пять языков и много чего мог рассказать
интересного… игры и пение на материнской стороне, где все было обставлено на
греческий манер, потому что она была дочерью византийского императора –
Константина Мономаха…
Но, к сожалению,
самым ярким впечатлением детства осталось неприятное – половцы.
Ни когда его,
по древнему обряду, в три года сажали на коня, ни первое занятие в школе, ни
даже радостная весть о том, что в тринадцать лет он стал ростово-суздальским
князем, - не могли затмить тех страшных воспоминаний.
Темные фигурки
половцев, в мохнатых шапках, на низких лошадях - под стенами родного города…
Чудом спасшаяся от них, за едва успевшими захлопнуться воротами, дружина отца…
Чужие, длинные стрелы, летящие в город одна за другой… И наконец, вот эта самая
дорога, по которой он ехал сейчас…