- Не дразни меня, Лу. - Гэса больно ужалили слова Лютера; он чувствовал себя так, будто на него вывернули ушат холодной воды. - Я хочу ехать с тобой!
- Ничего не получится. Раз ты еще не вставил малышке Сэлли свою оглоблю между ног, ехать тебе нельзя.
- Лу, давай серьезно! - умоляющим голосом сказал Гэс. - Я по-честному хочу с тобой ехать!
- Знаешь, когда я был в твоем возрасте, я уже опробовал свою оглоблю на фермерских дочках по всей округе, на всех фермах, куда мог бы добежать и вернуться за ночь. - Сказав это, Лу снова рассмеялся.
- Ага, вот почему ты так спешишь уехать! Все из-за Моди?
- О, поглядите на него! А ты умненький для своего возраста, все уже понимаешь, а? - Лютер изогнул свои черные брови и покачал головой.
- Нет, ты мне скажи, это так?
- Ну, могу тебе сказать, она многим дает, и Бог его знает, кто ее обрюхатил. Но если я останусь здесь, она, конечно, будет все валить на меня. А если я уеду - быстренько найдет какого-нибудь другого виновника.
- Ты хочешь сказать, что она... была со многими другими, не только с тобой?
- Конечно, Гэс, и тебе нужно обязательно прокатить ее, пока еще есть время и у нее не очень заметно. И кстати, ты сделаешь ей большое одолжение - ей это дело очень нравится!
И Лу опять разразился своим язвительным смехом.
- Ты можешь хоть на минутку побыть серьезным! - воскликнул Гэс, пытаясь пробиться сквозь напускную веселость Лютера. - И так тошно, без твоих насмешек.
- Сдается мне, что чем мне веселее, тем мрачнее становится наш старик. Никуда не сунься, ничего не делай, кроме одного - увеличивай доходы его фермы!
- Но он говорит, что старается для нас.
- Да брось ты! Он так рогом упирается, потому что ничего толком делать не умеет.
В словах Лютера - в них было много правды - прозвучала горечь. И его улыбка увяла.
Гэс не раз видел, как отец стегал Лютера кожаными постромками за то, что тот якобы что-то не так сделал во время пахоты. И это-то после тяжелого дня работы, когда приходилось управляться с дикими лошадьми, впряженными в плуг! За то, что лошади не были вовремя напоены. За то, что не так, как надо, была повешена упряжь. Или за что-нибудь еще в таком же роде. Но и Гэс и Лу всегда прекрасно понимали, что избивал Лютера отец только потому, что в нем сидела врожденная ненависть к улыбке, открывающимся в усмешке белым зубам, веселым морщинкам у глаз, которые он видел на лице своего сына.
- Послушай меня, чудак, не бери дурного в голову! - Лу снова рассмеялся. На его лице глубоко обозначились ямочки, глаза были чистые и ясные. - Я уезжаю и думаю, что всю дорогу буду развлекаться.