— Поддержите голову! — беспокоится Петрович. — Еще чуток!
Сильный хлопок ладонью по сапогу застает врасплох не только меня — невольные санитары в удивлении раскрыли рты и выпустили из рук дверь, на которой лежу. Она падает так, что лязгнули зубы и от соприкосновения морды с твердой поверхностью перед глазами вспыхивают звезды. Да что же не везет-то как? Ну ничего, вот прямо сейчас и отыграюсь на обидчиках! Получи, гад… Кто следующий?
Стрелять не стал — не то чтобы пожалел, а так… Но автоматный ствол ткнулся левому носильщику в промежность настолько качественно, что даже померещился хруст скорлупы. Если она там была… Обратным движением бью в голень второго, и тут кто-то наваливается сзади, обхватив за шею руками, только не душит, а хрипит в ухо и слюнявит щеку. Пошел прочь, пра-а-а-тивный! Удар затылком в лицо, не мое, естественно… Полегчало.
И тишина.
— Хватай мешки, вокзал поехал!
Как есть, на четвереньках, оборачиваюсь на веселый голос Андрея. Зря — тут же прилетает по башке от левого, ударенного по яйцам. Бьет табуреткой, на мое счастье — с поролоновой сидушкой. Все мысли из многострадальной головы проваливаются куда-то в желудок, остается только одна — убью суку! Нет, не успел — противник падает на спину и тщетно пытается ухватить глоток воздуха посиневшими губами. Кто его? И чем? Рассуждать некогда, второй носильщик тянет руку к валяющемуся на диване ружью. Стоять, бараны!
— Ну ты как, пап? — Андрей протягивает охлаждающий пакет из найденной здесь же автомобильной аптечки. — Живой?
Хороший вопрос, только определенного ответа дать пока не могу. И надо было дураку так подставиться, а? Старею, наверное. Все, решено — закончится эта эпопея, пора уходить на покой. Буду разводить пчел с козами, ухаживать за садом, в огородике копаться… по бабам еще можно ходить, там голова не главное. Отращу бородищу до пупа, а то и ниже, чтоб за ремень заправлять, и объявлю себя духовным отцом всего Павловского района. Если покажется мало, то и Богородского. Нам, духовным отцам, простор надобен.
Резкий запах нашатыря прогоняет минутное наваждение. Надо же, так табуреткой нахлобучило, что всякая хрень в голову лезет!
— Спасибо, Андрюш…
— Да не за что. Свои люди, сочтемся.
С большим трудом сосредотачиваюсь и осматриваюсь — трупов нет. Во всяком случае, те, что на виду, на них не похожи. Иначе зачем заматывать им рот скотчем и привязывать к батарее? Но по неровному полу из прихожей в комнату натекла большая темная лужа. Андрей пожал плечами:
— Снайпера пришлось… того. Так получилось.
Остальные живы. Самый старший (так вот ты какой, Петрович!) сидит на корточках у подоконника, руки стянуты за спиной, и петля от них наброшена на шею. Попробует дернуться — сам себя и задушит. Правильно, он единственный, кто может представлять опасность. Другие, как уже говорил, бараны. Здоровенные, сильные, но бараны, умеющие нажимать на спусковой крючок. У одного нос похож на баклажан. Не длиной, цветом. Не его ли я немного подрихтовал затылком? Ну извини, кто же просил падать на человека при таких нервных обстоятельствах? Да-да, все болезни от них, от нервов проклятых.