Выстрелов больше не было. Долго пробирались сквозь заросли противоположного заболоченного берега по пояс в жидкой грязи. Наконец вышли на сухой участок, и Санек без сил повалился в траву.
— Зацепило?
— Немного, — признался брат и густо покраснел. — Руку вот, и это… в спину попало.
— Дай перевяжу.
— Не надо! — Саня отчаянно замотал головой. — Если только руку.
— Снимай куртку!
— Там это… ниже спины. Я сам.
После уговоров и клятвенных обещаний хранить молчание о раненом месте удалось заставить Сашку снять штаны. Повезло — свинцовый шарик задел вскользь, порвав одежду, и лишь немного чиркнул по коже. Но чуть в сторону… об этом даже думать не хотелось.
— Ничего, шрамы украшают мужчину, — успокаивала брата, затягивающего зубами на запястье узелок бинта.
— Ты что, предлагаешь девчонкам задницу показывать?
— Молчи уж, герой! Идти сможешь?
— Смогу. — Парнишка стиснул зубы, встал и тут же вскинул ружье навстречу метнувшейся белой тени.
Щелчок, промокший патрон дал осечку. Васька замер, изумленно глядя.
— Вася, где мальчишки? — Лена бросилась вперед и ухватила зверя за загривок. — Ты видел? Кто стрелял?
«Прекрати трясти — голова отвалится. Люди. Увезли».
— Кто?
«Большой серый автомобиль. Человек с ружьем больше не живет».
— На «уазике»? — растерялась девушка. — Но это же… это же наши?
«Двое с запахом деревни. Трое чужих. Было четверо. Защитить не смог — привели за собой стаю. Отгонял».
— Саня, рация цела? — Брат угрюмо помотал головой и показал пробитый, да еще и побывавший в воде аппарат. — Хреново.
«Что это обозначает?»
Лена объяснила, как смогла. И представила мысленно, для наглядности.
«Хорошее определение. Максимум информации при минимуме текста. Что делаем, командир?»
— Есть предложения?
— Возвращаемся домой и всех мочим! — Санек посмотрел на зверя. — А потом ты всех съешь. Без соли и хлеба.
Васька склонил голову набок:
«Что он говорит?»
— Ерунду городит. Хотя… Тех, что на машине были, запомнил?
«Смотри в глаза».
Переброшенная информация рванула в мозгу подобно гранате. Двое знакомых возле «уазика»… остальные чужаки. Перекошенное лицо стрелка крупным планом. Хорошо виден открытый в крике рот с блестящими коронками, безумные от нестерпимой боли глаза… и мысли. В них кровь. Лежащий в темной луже дядя Валера с ножом в руке, рядом ползает, пытаясь затолкать кишки в распоротый живот, Малов-старший, который пацифист. Охранник с ворот, тот самый, с липким взглядом, стреляющий Сотскому в голову. Чужие люди в светло-серых кольчугах с автоматами и помповыми ружьями, сгоняющие народ на площадь. Бьющееся стекло в родном доме — очередь из подвального окошка сметает троих чужаков, упавших, как высыпавшиеся из коробки карандаши. Взрыв. Пули, выбивающие красную крошку из кирпичей. Запах бензина… щелчок зажигалки…