– Ох… Сколько же это займет времени?
– Ну, можно надеяться к ночи разбить лагерь там на плато. Я его называю плато, на самом деле это так, шельф между вершинами.
Но здесь, в конце тропы, было так прекрасно, что я сказал:
Ты только взгляни… – Грезящий луг с соснами на краю, пруд, чистый свежий воздух, золотящиеся облака… – Может, остановимся здесь на ночь, я никогда еще не видел такой красоты.
– Да ну, ерунда. То есть, конечно, здорово, но утром, проснувшись, мы можем обнаружить, что кавалькада из трех дюжин школьных учителей жарит сосиски у нас под носом. А вот дотуда, куда мы идем, фиг кто доберется, а если доберется, считай меня идиотом. Ну, может быть, один какой-нибудь альпинист, ну, два от силы. Но в это время года – вряд ли. Знаешь, ведь уже в любой момент может выпасть снег. Если выпадет сегодня ночью, тогда прощай, Смит.
– Что ж, прощай, Джефи. Но давай хотя бы отдохнем тут, попьем водички и восхитимся этим лугом. – Мы устали, но было здорово. Мы растянулись на траве, передохнули, поменялись рюкзаками и потопали дальше. Почти сразу же трава кончилась и начались камни; мы забрались на первый, и с этой минуты надо было постоянно прыгать с камня на камень, пять миль по каменистой долине, между отвесных утесов-стен, все круче и круче вверх, так что под конец, казалось, придется карабкаться по камням.
– А что впереди, за этим утесом?
– Там высокая трава, кустарник, россыпи камней, прекрасные извилистые ручьи, где даже днем не тает лед, кое-где лежит снег, гигантские деревья, есть один валун, огромный, вдвое больше альвиного коттеджа, он нависает, образуя такую пещеру, там мы остановимся и разведем костер, чтобы жар отражался от стены. Дальше уже трава и деревья кончаются. Высота примерно тысяч девять.
В тапочках скакать с булыжника на булыжник было легче легкого, но вскоре я заметил, как изящно получается это у Джефи, в своих тяжелых бутсах он так и летал с камня на камень, иногда выделывая прямо танцевальные па, вправо-влево, вправо-влево; некоторое время я повторял каждый его шаг, но потом понял, что лучше спонтанно выбирать свои собственные камни и скакать по ним в собственном угловатом танце.
– Секрет в том, – сказал Джефи, – что это как дзен. Пляши, как пляшется. Проще простого, на самом деле проще, чем ходить по ровной земле, нет монотонности. С каждым шагом возникают забавные маленькие трудности, их разрешаешь без сомнений, раз – и ты уже на следующем камне, который ты выбрал просто так, без особых причин. Как дзен. – Так оно и было.
Теперь мы почти не говорили. Мускулы ног устали. Часа три мы преодолевали эту длинную-длинную долину. Тем временем вечерело, свет стал янтарным, и зловещие тени упали на долину сухих камней, но это не пугало, а вновь вызывало давешнее бессмертное чувство. Все «утки» были сложены так, чтобы их легко было заметить: встанешь на булыжник, посмотришь перед собой и сразу видишь «утку» (как правило, два плоских камня один на другом, а иногда еще сверху один круглый, для красоты), указывающую общее направление. «Утки» были сложены нашими предшественниками, чтобы не плутать лишнюю пару миль по огромной долине. И все время нас сопровождал тот же гремящий ручей, правда, теперь поуже и поспокойнее, и видно было, как он, чернея на сером каменном фоне, сбегал с утеса в миле от нас.