– То есть как пусты, вот у меня в руке апельсин, разве нет?
– Он пуст, все пусто, все вещи приходят, чтобы уйти, все созданное должно быть уничтожено, и уничтожено просто потому, что создано!
Никто не хотел принять даже этого.
– Что тебе этот Будда, почему не исповедовать религию, в которой ты рожден? – спрашивали мать и сестра.
– Все прошло, все уже прошло, уже пришло и ушло, – кричал я. – Эх! – побегал, вернулся, – и вещи пусты, потому что появляются, разве нет, вы их видите, но они сделаны из атомов, которых нельзя ни измерить, ни взвесить, ни пощупать, теперь даже тупые ученые это знают, невозможно ухватить мельчайшую частицу, нет ее, вещи – лишь пустые расположения чего-то, что кажется существующим в пространстве, нет ни большого, ни малого, ни близкого, ни далекого, ни истинного, ни ложного, одни только призраки, просто призраки, и все.
– Пиризраки! – изумленно ахнул малыш Лу. На самом деле он был согласен со мной, но «пиризраков» испугался.
– Слушай, – сказал зять, – если бы вещи были пустыми, как бы я мог держать этот апельсин и вообще съесть его, проглотить его, вот ответь, пожалуйста.
– Ты сам создаешь апельсин с помощью своих чувств, видишь его, слышишь, осязаешь, обоняешь, пробуешь, думаешь о нем, вот и получился апельсин, а иначе, невидимый, неосязаемый, незамеченный, он и не существовал бы, то есть его бытие зависит от тебя! Понимаешь? Сам по себе он ни-что, это чисто ментальная штука и существует только в твоем восприятии. Иначе говоря, пустая и бодрствующая вещь.
– Если даже и так, мне-то что. – Полон энтузиазма, вернулся я ночью в лес и думал: «Что это значит, если я нахожусь в этой бесконечной вселенной и думаю, что я человек, сидящий под звездами на лужайке земли, на самом же деле – пустой и бодрствующий в пустоте и бодрствовании Всего? Это значит, что я пуст и бодрствую, что я знаю, что пуст и бодрствую, и неотличим от всего остального. Иными словами, это значит, что я слился со всем остальным. Значит, я стал Буддой». Я действительно чувствовал это, верил в это и ликовал, предвкушая, как по приезде в Калифорнию все расскажу Джефи. «Он-то, по крайней мере, выслушает». Я глубоко сочувствовал деревьям, ибо мы с ними были одно; я гладил собак, которые никогда со мной не спорили. Все собаки любят Бога. Они умнее хозяев. Собакам я тоже поведал свою истину, и они настораживали уши и лизали меня в лицо. Св. Раймонд Собачий, вот кем, наверное, был я в тот год.
Иногда, сидя в лесу, я просто смотрел на предметы как они есть, стараясь все же постичь тайну бытия. Я смотрел на священные желтые длинные клонящиеся злаки вокруг моей соломенной подстилки, Трона Чистоты Татхагаты, они кивали друг дружке, волосато перешептываясь под диктовку ветра: «та… та… та…», тесные кучки сплетников и отдельные отщепенцы, здоровые, больные, полумертвые и падающие, целое живое травяное сообщество, то звонит под ветром, словно в колокола, то взволнованно встрепенется, все из желтого вещества, торчащего из земли, и я думал: Вот оно. «Ну-ка, ну-ка,» – говорил я им, и они разворачивались по ветру, мотая умными усиками, пытаясь выразить идею смятения, заложенную в цветущем воображении влажной земли, породившей карму корня и стебля… Было отчего-то страшно. Я засыпал, и мне снились слова: «С этим учением земля подошла к концу», снилась мать, медленно, торжественно кивающая головой, глаза закрыты. Что мне до утомительных обид и скучных неправд этого мира, человеческие кости – лишь тщетные, бесполезные линии, вся вселенная – пустая звездная пыль… «Я бхикку Пустая Крыса!» – снилось мне.