Старик объяснил наличие всех этих редких блюд — проявлением дружеской симпатии знакомых офицеров, приехавших из Италии.
Капитан самоотверженно глотал спагетти, напоминавшие ему своей длиной кишку, которую врач засовывает в глотку пациента при добывании желудочного сока; шутил с беспрерывно трещавшим синьором Челлини и ухаживали за прелестной Франческой, чувствуя, что ее насмешливая бровь становится для него все более неотразимой. Немножко смущало его присутствие лейтенанта-летчика. Припоминая замечание старика в тире и смущение девушки, капитан втайне мучился ревностью. Впрочем, летчик был, по-видимому, милым парнем и ухаживал за хозяйкой вполне тактично, не выходя из рамок обычного светского флирта. Вдобавок, к великой радости капитана, он довольно скоро ушел, сославшись на то, что рано утром ему нужно выезжать в свою часть.
Слегка захмелевший синьор Челлини тоже удалился в свою маленькую спальню, и капитан остался вдвоем с Франческой. Как-то само собой получилось, что широкое, кутанное кожей кресло, предназначенное для одного, вместило их обоих. И снова нежные и тонкие руки заплелись вокруг его шеи, а губы потянулись к губам. Он хорошенько не знал, является ли это движение продолжением семейной традиции, но чувствовал, что оно очень приятно и длится несравненно дольше, чем в тире.
Покашливание старика, донесшееся из спальни, невольно заставило его отстраниться. При этом он подумал о том, что чемпион стрельбы не зря упоминал днем о своей меткости. Конечно, он не боялся старика, но отлично сознавал, что у него не хватило бы духа поднять руку с револьвером на отца, защищающего честь своей дочери. А вместе с тем, быть мишенью, без возможности обороняться, ему тоже не хотелось.
Франческа, очевидно, угадала его мысль. Она наклонилась к нему и, щекоча ухо, обдавая его горячим дыханьем, шепнула:
— Не бойся. Отец не будет стрелять. У него правая рука не в порядке. Он давно уже забросил это дело. Только ему нельзя напоминать об этом. Ты понимаешь, это больное место.
Успокоенный, он обнял девушку, уплывая с нею в неведомый сказочный сон.
Прекрасная явь так же быстро проходит, как и все сны. Неудивительно, что отпуск показался: ему еще более коротким, чем первое мгновенное прикосновение губ Франчески.
За, это время его часть перевели на Западный фронт. Весну сменило лето, потом пролились осенние дожди. Декабрь застал его в Париже.
Франческа еще жила в его воспоминаниях, правда, уже несколько полинявших, как плохо промытые домашние снимки. Может быть, его чувство было и более глубоким, но он сознательно старался погасить его, повинуясь инстинктивному мужскому эгоизму, никогда не верящему в то, что любимая женщина принадлежит ему безраздельно.