— Пинтор, — сказала Вероника таксисту.
— Который? Их, знаете ли, несколько.
— Мурильо. Да поживей, а то машина заржавеет.
— Si, señora.
Таксист развернулся и, не считаясь с правилами, поехал кратчайшей дорогой, то есть навстречу одностороннему движению улицы Кальдерон.
— Как это вы? — удивилась Вероника.
— Сеньора плачет, — лаконично объяснил таксист.
— Что-о?
Анютины Глазки от изумления округлились и моментально высохли.
— Извините, — сказал таксист и развернулся опять, — сеньора больше не плачет.
Он обогнул рынок и довез их до дома по правилам.
— Ваше сочувствие, — заметила Вероника, — обошлось нам в лишние пятьдесят песет расходу.
— Сеньора, — с достоинством возразил таксист, — вы неправы: сочувствие бесценно. Кроме того, я рисковал разбиться вдребезги.
— Ну, что ж, — прокомментировала Вероника, когда он уехал, — хотя бы ты наконец перестала плакать.
В подъезде Ана попросила:
— Не включай свет.
В тусклом отблеске уличных фонарей, проникающем сквозь стеклянные двери, она подошла к зеркалу и внимательно осмотрела свое распухшее от слез лицо.
— Ужас. Пошли.
Они молча поднялись на этаж и зашли в ее большую, пустоватую квартиру. Они обе были в подавленном состоянии. Им обеим хотелось что-то уничтожить, в крайнем случае — сотворить.
— Мне тяжело, — сказала Ана.
— Я обещала жалеть тебя.
— Жалей.
— Подожди, дай хоть кофе сделаю…
— Нет.
— Боже мой! — горестно воскликнула Вероника. — Опять начинается, что ли? Ну точно.
Ана снова заплакала — как кукла, сразу вдрызг, безо всякой предварительной подготовки.
— Зайка, Зайка же, — захлопотала Вероника вокруг нее, — ты не заболела? Зайка, по-моему, у тебя жар… пойдем, милая, я тебя сейчас приласкаю, приголублю, согрею… все-таки, кофе дашь поставить?..
— Потом.
— Зайка, может быть, ванну горяченькую?
— Потом.
— Зайка…
Вероника притащила Ану в спальню, усадила на кровать, с лязгом опустила тяжелую заоконную штору.
— Давай разденемся, — сказала она ей, как маленькой. — Это очень легко, Зайка: давай расстегнем эти пуговки… еще одну… а теперь продень ручку сюда… Молодец! А эту ручку сюда… а поясочек мы сделаем вот так… Ай да Зайка… Зайка у нас умничка…
Ана закрыла глаза.
— А теперь мы Зайку уложим, — приговаривала Вероника, откинув легкое покрывало и одну из лежащих под ней тонких простынок, — мы Зайку укроем… мы Зайку…
Она воздела покрывало над уложенной полураздетой Зайкой… но помедлила его опускать, залюбовавшись смуглым телом подруги. Взгляд ее упал на нежный Зайкин животик, мягкий, кругленький, покрытый едва заметным пушком, и сердце ее защемило от любви и жалости, и ниже сердца что-то сладко опустилось, и ноги внезапно ослабели так, что она просто вынуждена была опуститься, найти опору, присесть рядом с Зайкой на краю белоснежной постели.