Двое русских бизнесменов за соседним столом, видимо, уловили последнюю фразу Аны (сказанную и впрямь не без некоторой излишней экзальтации), повернулись разом, как по команде, и заинтересованно оглядели обеих дам.
— Да, ты права, — сказала Вероника, немного подумав. — Отчего же мне так хорошо с тобой? Разве ты мне не сочувствуешь?
— В чем? Мы обе счастливы, дорогая. Мы не нуждаемся в сочувствии. По большому счету, нам немного нужно друг от друга. Общение и взаимопонимание — вот и все. Этим мы делимся, поэтому нам и хорошо. Видишь, как просто.
— Да, — вздохнула Вероника.
Что будет, подумала она, если мне понадобится помощь? Не мелкая услуга, какими мы обмениваемся по ходу общения, а настоящая помощь? Поможет ли Ана? Да, она красива, умна, обворожительна; она, конечно, счастлива; но вот добра ли? Ах, Анютины Глазки!.. «Делиться счастьем ни с кем не хочу». От нее иногда веет таким холодом… Как грустно! Похоже, счастливые люди должны быть эгоистами. Может быть, доброта и счастье несовместимы?
— Ты обещала о плохом, — напомнила она.
Ана нахмурилась.
— Нет, это в другой раз, это тяжело… Я обещала рассказать тебе, в чем секрет моего счастья. Еще один эспрессо, пожалуйста, — улыбнулась она склонившемуся над столом официанту, — и один капуччино… ведь тебе капуччино, я правильно угадала, дорогая?
Конечно, правильно, с тоской подумала Вероника. Как же ты можешь не угадать? Совершенство Аны временами приводило ее в отчаяние. Никогда ей не стать такой... Внезапно — впервые такое произошло — она разозлилась, и маленький, капризный бесенок овладел ее существом.
— Почему ты решила? — спросила она с детской интонацией, бессознательно копируя собственную манеру Аны. — Именно сейчас я бы с удовольствием тоже выпила эспрессо. Два эспрессо, — важно сообщила она официанту, сделав ударение на слове «два».
Анютины Глазки обескураженно затрепетали.
— Просто мне казалось, я знаю твои привычки… Прежде бы ты заказала капуччино. Мы меняемся…
В ее голосе даже зазвучала легкая печаль, и Веронике стало стыдно за свою недостойную, мелкую выходку. Она дотронулась до руки подруги.
— Дорогая, ты откроешь мне секрет своего счастья, или нет?
Раньше она реже называла меня «дорогая», подумала Ана. Это было мое слово. «Ника» — для задушевной беседы, «дорогая» — для досужей болтовни… Последнее время «Ника» звучит все реже, подумала она с горечью. Допустить, чтобы отдалилась единственная, бесценная подруга?..
— Конечно, Ника, милая, — сказала она с порывом в голосе и душе, — более того; я передумала и решила рассказать тебе о плохом, потому что иначе ты, пожалуй, поймешь меня неполно. Помнишь ли, — продолжала она со слегка лекторской интонацией, в то время как Вероника превратилась в слух, — как двадцать лет назад жили простые люди? Возможно, и помнишь; тебя брали в очередь, чтобы доказать, что ты существуешь физически, но все же это были заботы не твои, а твоих родителей. Чтобы купить еду, требовались не столько деньги, сколько стояние в очередях, талоны, знакомства или хитрости. Некоторые, например, добывали справки, что у них свадьба или похороны, по этим справкам можно было купить водки, сгущенки, колбасы. Саша был маленький, и чтобы купить молоко, мы с Филом в пять утра занимали очередь в магазин «Диета». Представь себе темную зимнюю улицу, морозный ветер, злую толпу, часами жмущуюся к запертому входу в магазин, и что творилось, когда магазин наконец открывался… а потом могло и не хватить… А чтобы купить вещь, нужны были, наоборот, большие деньги; было нормальным отдать месячную зарплату за сапоги… Люди уже забыли, что все это было, но ведь это продолжалось десятилетиями, впереди не было видно никакого просвета, и предполагалось, что так пройдет вся жизнь…