Мария хихикнула.
— Здесь это предусмотрено, — сказала она, зажгла свой фонарь и сощурилась от неожиданно яркого света. — Подвинься. Смотри: поднимаем половинку дивана… а вот и стульчак. Какашки наши прямо на рельсы посыплются.
— Как-то некультурно…
— Не смеши, — сказала Мария и убрала свет. — Никогда здесь не ступит нога человека.
— Отвернись.
— Я все равно ничего не вижу…
— Отвернись.
Отворачиваться во мраке было и впрямь смешно. Он не хочет, чтобы до меня донеслись его запахи, догадалась Мария. Она действительно полуотвернулась — но откуда ему было знать, что нюх ее был что у собаки? Откуда было знать про кровавые, желчные, рвотные, гнойные, прелые запахи, про запахи смерти и боли, веществ и растений — запахи, коих она знала великое множество и различала по недоступным для людей категориям, едва не на вкус и на цвет? Про сотни любовных запахов, сонных запахов, а еще запахов пробуждения, утренней ласки, движения и труда, и запахов усталости и заката… и конечно же, запахов этих первейших, здоровых, естественных (а про себя добавляла она — и красивых) человеческих отправлений. До чего лицемерна человеческая культура! Такое внимание к тому, что поглощаешь, и такая небрежность к тому, во что это превращается. Дотошно исследовать свою душу — то есть то, чего нет, — и делать вид, что реальной, насущной потребности будто не существует. Ну, не странно ли? Мария повела ноздрями, прикрыла глаза (даже в темноте это движение помогало ей сосредоточиться), в два счета познала до дна простой, радостный дух своего юного спутника — и, незаметно для него, широко улыбнулась.
— Все? — спросила она, прекрасно зная, что да.
Он погромче шуршал платком, делая вид, что тщательно вытирает руки. Она вспомнила, как он шумно глотал слюнки в машине, желая показать ей свой голод. Благословенные времена… Она снова тихо всплакнула.
— Я смотрю, тебя ни на сколько нельзя оставлять, — проворчал он, как взрослый, и она со светлой тоской уловила в его ворчании милые и утраченные интонации князя. — Ну же, Мария! Брось это; садись-ка лучше рядом и рассказывай наконец.
— Есть, ваше высочество, — сказала Мария. — Как вам известно, какое-то время я фактически проживала в Испании, выполняя там… — Она вздохнула, впервые подумав о полной бессмысленности положенных ею трудов. Это было уже не впервые. Чем больше, упорней, настойчивей трудилась она, тем большее разочарование вызывали в ней готовые, такие заслуженные и, казалось бы, желанные результаты. Моя судьба — терять, моя судьба — терять.
— Опять отвлекаешься, — строго сказал Игорек.