Саймон покачал головой, подумав о своем брате. Он жил в уединенном домике, полностью изолированный и защищенный от жизни. Саймон не мог представить, как бы он отреагировал на шумные улицы Лондона, не говоря уже о допросах людей, которых он никогда прежде не видел и которые могли вовсе не отличаться деликатностью и добротой.
— Он не смог бы перенести это, — откликнулся Саймон. — Хуже того, над ним могли бы насмехаться и воспринимать как участника циркового представления.
Герцогиня кивнула, и по ее щекам потекли слезы.
— И ради чего? Твой дядя Чарлз уже десять лет как умер, а кузен Эндрю давным-давно жизни пэра предпочел жизнь священника. Ты не хуже меня знаешь, что он не потерпел бы, если бы его вытащили в свет, особенно когда появились бы слухи об обстоятельствах принятия титула.
Саймон задумался. Герцогиня была права. Каждый раз, когда он видел кузена, Эндрю, шутя, благодарил его за то, что Саймон принял на себя такой тяжелый труд в семье. Он бы зачах в роли герцога, потерял бы интерес к жизни и работу священника, которую обожал.
— Хотя мне и противно продолжать весь этот фарс, — вздохнув, прошептал Саймон, — но мне кажется, я должен это делать. Ради всех, кто имеет к этому отношение, и больше всего — ради брата.
Герцогиня встала и сделала несколько шагов в сторону. Плечи у нее расправились, словно с них свалился тяжелый груз.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Хорошо.
Саймон пребывал в нерешительности. Одна проблема решилась, но у него по-прежнему оставались вопросы. Стоит ли ему надеяться, что герцогиня расскажет ему то, что он хотел знать?
— Что тебе известно о моей жизни до того, как я появился здесь?
— Ничего.
Герцогиня повернулась и посмотрела на Саймона.
Саймон вздрогнул, и она, похоже, поняла его мысли.
— Надеюсь, ты поверишь мне, что это правда. Я даже никогда не знала твоего настоящего имени, твой отец не говорил мне, настаивая, чтобы я думала о тебе только как о Саймоне. Мне неизвестно, откуда ты появился.
Саймон кивнул. Он считал, что довольно хорошо разбирается в людях, и чувствовал, что его мать… женщина, которую он считал своей матерью… не лжет. Во всяком случае, не теперь, когда так много раскрыто.
— Меня зовут Генри Айвз, ваша светлость, — подойдя к ней, протянул руку Саймон.
Герцогиня долго смотрела на него, потом — на протянутую руку. Наконец взяла ее.
— Генри, — медленно произнесла она, словно пытаясь осмыслить сказанное. — Это имя не подходит тебе, ты — Саймон, — покачала она головой.
Он закрыл глаза, когда она мягко убрала свою руку. Это было самое большое признание, которое он когда-либо получал от этой женщины. Но теперь, когда ему стало известно все, этого было достаточно.