Снаружи слышался стук в дверь, ему мнилось, что его пришли арестовывать, - но в какой он стране?
Он сделал последнее мучительное усилие, чтоб просунуть руку в рукав халата, - но чей это портрет?
Усача с насмешливо циничными глазами или Усатика со стеклянным взглядом?
Над ним склонилась бесформенная фигура, и он почувствовал запах кожи. Но что это за форма? И во имя чего поднят вороненый ствол пистолета?
Он дернулся от сокрушительного удара в ухо. На мгновение тьма сделалась безмолвной. Потом послышался плеск океана. Набежавшая волна - тихий вздох вечности - подняла его и неспешно покатилась дальше.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ - ТРАГЕДИЯ "СТАЛЬНЫХ" ЛЮДЕЙ
После разрыва с коммунистами, сделавшего меня, можно сказать, изгоем партии изгоев, наступило критическое время - я остался наедине с темными глубинами собственной психики. Утрата привычного ощущения приобщенности искушала примкнуть к недавним противникам или, например, удариться в религию. Те из моих друзей, кто испытал подобное состояние и вышел из него с честью, сохранив ясность ума и душевное равновесие, были, как правило, творческими людьми: писателями, художниками, учеными, - и это помогало им выстоять.
В Париж в начале 1938 года я вернулся, имея на руках договор с лондонским издательством Джонатана Кейпа на издание моего первого романа "Гладиаторы". Я рассчитывал, что расплачусь с переводчиком из полученного от Кейпа аванса в 125 фунтов, а оставшихся денег мне хватит на полгода спартанской жизни, и я наконец закончу книгу, писание которой постоянно прерывалось - то из-за безденежья, то из-за политики, и все получилось именно так, как я рассчитал: в июне тридцать восьмого "Гладиаторы", отнявшие у меня в общей сложности четыре года, были завершены.
Я, разумеется, понимал, насколько благотворными были для меня периодические возвраты к людям и событиям I века до н. э., особенно в пору непосредственно перед разрывом с партией и сразу после, - они были своего рода трудотерапией, помогали как-то скреплять куски распадавшегося во мне времени, успокаивали, умиротворяли... До разрыва я мыслил себя рабом Истории, а свое писательство - работой на нее. Теперь я хотел стать профессиональным писателем, для которого писать - занятие самодостаточное. Поэтому, завершив "Гладиаторов", я вскоре взялся за "Слепящую тьму".
В краткой заявке, составленной для Кейпа, значилось, что это будет роман о четырех-пяти политзаключенных в одной тоталитарной стране. Приговоренные к смертной казни, они, переступив грань обыденного и трагического планов бытия, пересмотрят перед концом свое прошлое и увидят, что действительно виновны, хотя и не в тех преступлениях, за которые осуждены. Их подлинная виновность в том, что интересы человечества они поставили выше интересов человека, мораль принесли в жертву целесообразности, а средства - цели. И вот они должны умереть, ибо с точки зрения Истории их смерть целесообразна, умереть от руки людей, думающих одинаково с ними. Название предполагалось "Порочный круг".