— А ведь мы еще с вами встретимся и, надеюсь, поплаваем вместе! — сказал он уверенно.
Отец показывал гостям катера и корабль, был радушным и гостеприимным хозяином, но я чувствовал, что ему невесело. Молодая женщина в желтом платье, с пышно взбитыми светлыми волосами, сестра одного капитана первого ранга, за ужином сидела рядом с отцом, но он был рассеян и отвечал, по-видимому, невпопад. Быть может, и он, как и я, вспоминал тот, тоже праздничный вечер, когда мы пошли с ним на Корабельную, в маленький белый домик, где жила тогда мама…
Я вошел первым. «Что случилось, Никита?» — спросила она дрогнувшим голосом. — «Мама, папе присвоили звание Героя».
«Юрий! — позвала она. — Иди скорей, я тебя расцелую!»
А теперь никто не ждал нас на Корабельной…
Спустился вечер. «Дельфин» весь осветился. Начались танцы на палубе. Развевающиеся платья были похожи на крылья трепещущих бабочек. Все танцевали — Серго, Лаптев, Русьев, все, кроме отца.
Женщина с светлыми волосами что-то рассказывала ему. Они подошли к фальшборту; она все болтала; лицо отца стало страдальческим, и он сказал:
— Прошу прошения, мне надо идти.
Откозырнув, он ушел вниз.
Мне захотелось найти его, сказать что-нибудь, я не знал — что. В кают-компании его не было. Я нашел его в каюте. Дверь была приотворена. Он сидел у стола, подперев рукой голову, и обернулся на мой легкий стук.
— А, Кит! Входи и затвори дверь. Садись.
Мы молчали. Сверху приглушенно доносилась музыка, за открытыми иллюминаторами плескалась вода.
— Чего бы я не дал, лишь бы она была жива! — взглянул отец на портрет. — Ох, тяжело, Никита! Если б ты только знал, Кит, как мне тяжело!
Наверху стали бить склянки. Отец вздохнул:
— Пора к гостям. Я ведь все же — хозяин. Иди ты вперед, Никита.
И я поднялся по трапу, туда, где все танцевали и все сверкало веселыми праздничными огнями…
* * *
Отец и Андрей Филиппович сдержали свои обещания. Мы ходили на торпедные стрельбы. При командах «торпеды товсь!», «пли!» мне казалось, что передо мной настоящий вражеский транспорт, который во что бы то ни стало следует потопить.
Наступил день отъезда. Андрей Филиппович сказал, что командование соединения нами довольно.
— Мы убеждены, что и на старших курсах вы не ударите лицом в грязь, и будем надеяться, что именно в наше соединение придете служить, — сказал он, прощаясь. — Я, наверное, буду тогда совсем стариком, — горько усмехнулся он, взглянув в зеркало.
Прощаться с отцом было тяжело. Я знал, что теперь его не скоро увижу. Мы как-то особенно за этот месяц сдружились, по ночам вели долгие разговоры, и я вслушивался в советы отца и запоминал их. На прощанье он пожелал мне успехов. А я твердо решил, что, даже когда окончу училище, я всегда буду советоваться с отцом.