— Браво, Фрол! — воскликнул Олег.
— Ай, да Фрол! — подхватили мы хором.
— А Стэлла? — спросил Борис. — Любит Стэлла то, что ты любишь?
— Да что вы все — Стэлла, да Стэлла?
— Стэлла — замечательная девушка, Фрол! — похвалил Юра. — Правда, она резковата, но зато — великолепный товарищ…
— А вот мне больше нравится Хэльми, — сказал Олег.
— Да, уж другой такой скоро не сыщешь! — с энтузиазмом поддержал Олега Борис.
— Ну, что в ней хорошего, в Хэльми? — поморщился Фрол. — Болтушка!
— А Стэлла? Любого заговорит! — сказал я.
— Что любого заговорит, это правильно. Да, но где же письмо? Читай, читай дальше, Никита!
— «Маро, Анико и я очень счастливы, а Стэлла возится с малышом целый вечер. Никита, окажи, пожалуйста, Фрол жив и здоров? Она все ждала от него писем, каждое утро наведывалась в ящик на двери и, наконец, перестала наведываться. Подозреваю, что они в Сухуми поссорились…»
Фрол опроверг:
— Мы не ссорились. Ты, Кит, свидетель…
— Почему же ты ей не пишешь?
— Ну, что я ей буду писать?
— Напиши одно слово «жив», сунь в конверт и пошли без марки.
— Дальше читай!
— «…что они в Сухуми поссорились…»
— Это слышали!
— «В институте у нее — большие успехи. Нахуцришвили взял ее в помощники, для Стэллы — большая честь!»
— Ага, опять этот Нахуцришвили! — воскликнул Фрол.
— «Шалва Христофорович подарил мне свою новую книгу. Ее читает с увлечением весь Тбилиси. Антонина заходит, — о, она стала такая ученая, прямо беда! — и мы вспоминали тебя, Никита, и Фрола, и надеемся, что придет день, мы снова увидим вас у себя».
— А хороший он человек, — сказал Фрол.
— Симпатичнейший, — подтвердил Илюша. — Душа-человек. Вы помните? Мы приходили к нему, как домой…
— А вы помните, он в день Победы ходил с бурдюком и с рогом и уговаривал встречных выпить вина за победу! До чего было весело!
Приятно было снова воскресить в памяти те времена, когда мы начинали путь к флоту, вспомнить гостеприимный город, где началась наша дружба…
— А ведь чай-то остыл, — заметил, наконец, Фрол и понес разогревать чайник в кухню. Раньше это делала мама…
* * *
Полгода прошло, как ее нет на свете… Мы стоим с Фролом над бурым от талого снега холмиком. Страшно подумать, что она лежит там, в сырой, холодной земле, она, которая минуты не могла посидеть спокойно, всегда куда-то торопилась, стремилась, спешила… Фрол вздыхает. Ему тяжело. Мне — еще тяжелее. Я приду в училище и напишу отцу на «Дельфин», что побывал у нее. Долго стоим мы молча. Наконец, Фрол трогает меня за плечо. Пора идти, уже спускаются сумерки. Мы уходим.