— Как ты думаешь, Кит, — спросил Фрол озабоченно, — адмирал написал на катера?
— Нет, не написал.
— А ты откуда знаешь?
— Адмирал бы прямо оказал: «Напишу».
— А командир роты?
— Ну, Сурков не напишет.
— А Кудряшов?
— Нет, Фрол, я думаю, и Кудряшов никому не писал.
— Ну, тогда Протасов настрочит. Его ведь вздраил за меня адмирал. А когда человека драят, он на всех злится.
— И все же Протасов — хороший.
— А ты откуда знаешь, хороший он или нет? Пойди-ка лучше, спроси.
— Ну как я спрошу его, Фролушка?
— Как, как! «Товарищ старшина, разрешите обратиться?» А когда разрешит, начинай: «Написали вы про Живцова? И если не написали, то, может, не надо, а?»
Я знал, где найти Протасова, и направился в пустой класс.
Старшина сидел за дальней партой и читал только что полученное письмо.
— Товарищ старшина!
Протасов не откликнулся.
— Товарищ старшина, — повторил я громче, — разрешите обратиться?
Старшина поднял голову:
— Я вас слушаю, Рындин.
— Скажите, пожалуйста, вы не написали про Живцова на флот?
Он уставился на меня непонимающими глазами.
— Живцов не хочет, чтобы знали на катерах. Они ведь гвардейцы теперь, ему стыдно. А кроме них… кроме них, у него никого нет на свете.
— У кого никого нет на свете? — переспросил старшина странным голосом.
— Да у Живцова же — ни отца, ни матери! А старшего лейтенанта Русьева, усыновителя, фашисты ранили, в госпитале лежит. Если не написали, товарищ старшина, то, может, не надо, а?
— Ах, вот вы про что! — понял Протасов. — Вы друзья с Живцовым?
— Еще с катеров!
— Почему вы решили, что я стану писать о Живцове?
— Да как же? Мы боялись — напишете.
— Знаете, Рындин, — сказал старшина, — я уверен, гвардейцы хотят узнать о Живцове более приятные вещи.
— Так не написали?
— Нет. Зачем? Я убежден, что это больше не повторится.
— Спасибо. Вот большое спасибо!
— За что благодарите? — удивился старшина. — Живцов достаточно наказан. Идите, Рындин, скажите Живцову: я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем.
Я выпалил:
— А ведь мы о вас, товарищ старшина, не так думали.
— Как же вы обо мне думали?
— Сначала мы вас не очень любили. А теперь мы вас любим, честное слово, мы вас очень любим!
Старшина поднялся из-за парты, и лицо его вдруг прояснилось.
— Славные вы ребята, — сказал он удивительно теплым голосом. — До чего же славные вы ребята!
— Я ведь тоже вас сначала не совсем понимал, — добавил он.
Возвращаясь в кубрик, я думал: «Живет старшина с нами рядом, не отходит от нас ни на шаг, он везде с нами — в кубрике, в классе, в умывальной, а мы долгое время не знали, что его зовут Павлом. И не знаем, есть ли у него отец, мать, сестры, братья. Мы с Фролом — друзья, а у старшины нет друзей. Он самый молодой из старшин в училище. А его боевые товарищи так далеко!»