Первой мыслью: все, незачем больше жить!
Виктор Сергеевич оторвал ее руки от лица, притянул к себе:
— Ты должна сберечь себя и вашего сына!
Спустя месяц, поздней ночью, она приехала в Севастополь. Не было мочи ждать утра. Закинув за спину полупустой вещмешок, пошла с вокзала домой по знакомой с детства тропке.
Под утро была уже в Балаклаве. На месте ее дома горбились поросшие бурьяном развалины. Соседка узнала. Сказала:
— Не бомбой. Это позиции немецкие здесь были, батарея противотанковая. А твои живы. Во-он в том блиндаже!
Мать бросилась к ней:
— Ниночка! Доченька!.. — Потом: — Откуда ты пришла?
— С поезда — и через Золотую балку.
— Батюшки мои! Балка же вся заминированная, шагу не разрешают туда ступить! Счастливая ты у меня!..
Счастливая...
Третьего ноября в подземном их доме — бывшем вражеском блиндаже — родился ее и Соловья сын Виталий.
В семидесяти километрах от Праги, недалеко от автострады, на дороге у деревни Била Глина, справа у обочины, толпятся вокруг серого обелиска посеребренные утренним инеем туи.
На плите обелиска высечено:
«Здесь пал 9.5.1945 года смертью храбрых русский парашютист Федор Иванович Соловьев из Чадова у Владимировца».
Да, как раз на этом месте девятого мая сорок пятого года пулеметная очередь оборвала жизнь советского парашютиста, двадцатилетнего парня, который только на каменной плите впервые был назван по имени и отчеству. До той минуты друзья и любимая звали его Федькой, а еще чаще — Соловьем.
Двадцать лет спустя после Победы Нина Ивановна и ее сын Виталий впервые после войны приехали в Чехословакию. Они пришли в дом каменотеса Ветизслава. До сей поры в комнатке на втором этаже все неприкасаемо — как осталось после ухода Юноны и Соловья. Старый каменотес не впускает в комнату никого, разве что покажет ее с порога. Одно только добавилось в ней: увеличенные местным фотографом снимки их той поры, вставленные в одну общую позолоченную раму.
Мать и сын остались в той комнате на ночь. Память, память...
В разросшейся рощице на склоне холма Нина Ивановна долго искала дерево и — чудо! — нашла: на недосягаемо высоко поднявшейся вершине сосны, меж ветвей, она увидела белый изолятор. У этого дерева она в марте сорок пятого отстучала первую радиограмму с чешской земли:
«Группа полном составе. Юнона приземлилась благополучно. Выполнению задания приступаем...»
Как прожила ты все последующие вдовьи годы, Нина?..
Как?.. Начала восстанавливать свой дом под Балаклавой — на том самом месте, где в месяцы битвы за Севастополь стояла батарея. Таскала пудовые камни для стен, а Виталий лежал в пеленках на земле. А что иначе можно было делать, если во всем Севастополе осталось семь целых домов, а в их селе — ни одного?.. Зато день рождения годовалого сына отпраздновала под крышей. Кем только не довелось работать: бетонщицей, обжигальщицей у печей на заводе стройматериалов... Работала и училась. И вот уже много лет — инженером в рыбном порту. Судьба женщины. Судьба поколения.