«Вы не ошиблись, парни, стрелять я умею». Правой рукой он достал из внутреннего нагрудного кармана пистолет с еще полной обоймой. Привычно, большим пальцем снял предохранитель...
И вдруг сверху, с крыши, металлическим мегафонным голосом рявкнуло:
— Бросай оружие! Лицом к стене! Руки за спину! Ты у нас на мушке!..
— Заходи, Артуро. Кофе пить будешь? Вот сигары.
Обрагон провел ладонью по седой щетине щеки. Лаптев не удивился бы, если бы он содрал кожу — даже на вид щетина была жесткой, как наждак.
— Спасибо. Выпил вашего кофе столько, что хватит на весь обратный рейс. Зашел попрощаться.
— Когда отчаливаешь?
— Митинг — в полдень?
Феликс кивнул.
— Сколько он продлится?
— Фидель говорит обычно не меньше трех часов.
— Я так и рассчитал. Мы договорились с комендантом порта: хочу, чтобы мои ребята — все, кто свободен от вахты, — побывали на митинге и послушали Фиделя. Мобилизовал все семейство Эрерро: Лена, Хозефа и Росарио будут им переводить. Пусть мои ребята подышат нашим семнадцатым годом. А как дела у тебя? Маэстро взяли?
Обрагон размял плечи, покрутил шеей.
— Все в порядке. Взяли. Чисто взяли. — Он усмехнулся. — В награду я получил приказ до десяти часов спать.
— Молодцы. Давай обнимемся. Ты заслужил отдых.
— Куда торопишься? У тебя-то есть свободное время?
— В десять я должен быть на судне.
— Отлично. Успеем. Подожди, побреюсь. — Феликс снова скребнул по щеке и вышел.
Лаптев привалился к мягкой спинке кресла. Почувствовал: несмотря на кофе, его размаривает в тепле.
— Поехали, — вернулся Обрагон.
— Куда?
— Узнаешь, не торопись. Хочу сделать подарок — чтобы осталась память о нашей встрече.
Снова — набережная, замок Трех королей Эль-Морро на мысу, полуторакилометровый тоннель под устьем Гаванской бухты — и великолепное шоссе Виа-Бланка. И щиты плакатов:
«1963 год — мир и творческий труд!», «Вперед, на сафру!», «Родина или смерть!», «Мы победим!»...
За рулем сидел Обрагон. Лаптев видел его лицо в профиль — сомкнутые губы, красный глаз, нечисто выбритую, в порезах, щеку. На кого он сейчас похож? Да конечно же — на Виктора Гонсалеса, политделегата, комиссара его саперного отряда. Только у Виктора не было бороды.
Куда мчат они сломя голову, бессмысленно растрачивая его последний кубинский день? Лаптев почувствовал досаду: лучше бы побродил по солнечным авенидам или посидел на Малеконе... В дом к Эрерро его почему-то не тянуло.
Автострада удалилась от берега моря. По обеим ее сторонам и по холмам встали королевские белоствольные пальмы. По склонам холмов потянулись ряды кофейных кустов с густой темной листвой. Они перемежались лимонными и апельсиновыми деревьями. Андрей Петрович уже знал: деревья оберегают кусты от ветров. Холмы, саванна — и снова холмы подступали к шоссе.