Меня душила ярость. Он осмелился использовать меня, желая доказать, что никто не смеет его ослушаться, что Бертран должен ему повиноваться. Все это не имело никакого отношения к страсти. А мне эта страсть показалась испепеляющей, всепоглощающей, коль уж она толкнула его на преступление.
И в этом заключалось самое большое унижение. Именно это вызывало во мне самый яростный гнев, возмущало больше всего прочего.
Вдали показались белые утесы.
Это зрелище оказало на меня поистине исцеляющее воздействие. Я была дома.
Глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи Кента, я испытывала странные чувства. Поля, живые изгороди, луга и перелески, все это казалось таким свежим даже в конце лета. Ничто вокруг не изменилось. Изменилась я.
Дома это, несомненно, заметят. Я не смогу вести себя, как прежде. Не буду выглядеть, как прежде. Станут ли они задавать вопросы? Что я буду им отвечать? Одно я знала наверняка: никто не услышит от меня ни слова о моем позорном опыте.
Казалось, что с каждым днем я все сильнее ненавижу этого человека. Если бы он, будучи варваром, действительно так сильно меня желал, я бы его, конечно, все равно не простила. Но, возможно, несмотря на все негодование, чувствовала бы себя немного польщенной. Однако это было не так. Он всего лишь стремился отомстить Бертрану и избрал меня орудием своей мести. Попросту использовал, словно я была неодушевленным предметом, который можно взять, а затем выбросить за ненадобностью. Так он относился ко всем людям, ни для кого не делая исключений. Ему и в голову не приходило, что они обладают какими-то чувствами… или приходило? Возможно, ему просто не было до этого дела. Все окружающее существовало лишь для того, чтобы доставлять ему удовольствие.
Но на этот раз господин барон просчитался. Он сломал мою жизнь… и жизнь Бертрана… но не достиг ожидаемого результата. Его замысел провалился. Он мог заявить, что я была его любовницей, пусть и против своего желания, но не мог заставить меня выйти замуж за Бертрана.
Мы все-таки утерли ему нос.
Я не должна все время думать о нем. Он для меня умер. Я надеялась, что больше никогда его не увижу. Нужно было подумать о себе и о том, как жить дальше. Впрочем, существовал только один приемлемый вариант: вести себя так, будто ничего не случилось.
Удастся ли мне это?
На станции я наняла экипаж и вскоре уже оказалась у дверей родного дома.
Оттуда донесся крик.
— Это Кейт! Она приехала!
Все выбежали на улицу. Первым я увидела отца. Его лицо светилось от счастья.
— Кейт! — кричал он. — Моя Кейт!
Он сжал меня в объятиях. Затем отстранил меня от себя и внимательно посмотрел в лицо. Я почувствовала, что заливаюсь краской. Неужели все настолько очевидно? Но в его лице не было ничего, кроме безудержной радости… и гордости. Да, прежде всего гордости.