Однажды днем, когда в замке царила тишина, отец отдыхал, а все остальные, похоже, куда-то уехали, я решила еще раз взглянуть на миниатюру и, в случае необходимости, добавить один или два заключительных штриха.
Отворив дверь «солнечной» комнаты, я замерла на пороге. Кто-то стоял, склонившись над моим ящиком. Это был барон, и в руках он держал мою миниатюру.
— Что вы здесь делаете? — ахнула я.
Он обернулся. Его глаза сияли.
— Это изумительно!
— Вам следовало обождать…
Барон смотрел на меня, лукаво прищурившись.
— Я смотрю на нее отнюдь не впервые, — сообщил он. — И все время наблюдал за ходом вашей работы. В этом замке для меня не существует недоступных мест, мадемуазель Коллисон.
Он снова взглянул на миниатюру.
— Не могу оторваться. Каждый раз нахожу в ней что-то новое… Это гениальное произведение.
— Я рада, что она вам нравится.
Он положил миниатюру обратно в ящик движением, которое можно было охарактеризовать только как благоговейное. Затем обернулся и, к моему ужасу, положил руки мне на плечи.
— Человек на этой картине беспощаден… властолюбив… распутен… циничен… Все это легко читается на его лице. Но есть одно качество, в котором нельзя обвинить этого человека, мадемуазель. Он не глуп. Вы со мной согласны?
— Конечно.
— В таком случае почему же вы полагаете, что вам хоть на одно мгновение удалось ввести меня в заблуждение? Я еще во время первого сеанса все понял. Что стряслось? У вашего отца проблема с глазами? Или его руки утратили уверенность? Когда-то он ведь был великим художником. Понятно, почему вы приехали вместе с ним. «Я всегда сопровождаю отца», — произнес он, передразнивая меня. — «Но я не была при баварском дворе, я не была с ним в Италии. Нет, только сюда, в Сентевилль». Моя дорогая мадемуазель, я не люблю, когда меня обманывают, но могу многое простить талантливому художнику.
— Вы правы, — сказала я. — Это моя работа. А теперь вы начнете к ней придираться и говорить, что женщина не может писать картины так же хорошо, как и мужчина, и что, хотя эта миниатюра довольно сносная, тем не менее она не стоит тех денег, которые вы согласились за нее заплатить…
— Вы истеричны, мадемуазель Коллисон?
— У меня никогда не бывает истерик.
— Ну, тогда мои представления об англичанах не поколеблены. Я ведь всегда верил, что они сохраняют спокойствие даже в самых сложных ситуациях. Но сейчас вы обманываете себя точно так же, как ранее пытались обмануть меня. Я восхищаюсь вашим полом. Есть очень много такого, что вы умеете делать… божественно. Где бы мы были без женщин? И я не понимаю, почему женщина не заслуживает похвалы за прекрасно написанную картину, как и за все остальные радости, которыми она нас одаривает!